Гай Кей - Тигана [litres]

Везде пропасти, куда бы она ни повернулась.

Брандин утром увидел зеленоволосую ризелку. Он и, возможно, еще один человек. Заглушая страх, Дианора заставила себя небрежно пожать плечами и высоко подняла брови, сохраняя привычно равнодушное выражение лица.

– Забавно, – произнесла она, пытаясь вернуть самообладание и все равно точно зная, что ему от нее нужно, даже сейчас. Особенно сейчас. – Ты заявляешь, что доволен, даже тронут тем, что Солорес, волнуясь за тебя, спросила насчет утреннего бега. Первый же вопрос, который она задала, как ты сказал. Наверное, она интересовалась, преуспел ты или нет! И все же, когда я – зная так же верно, как собственное имя, что ты побывал на вершине сегодня утром, – легко отнеслась к этому, как к вещи незначительной, не подлежащей сомнению… тогда король рассердился. И сурово приказал мне прекратить! Но скажите, милорд, по справедливости, кто из нас проявил к вам большее почтение?

Брандин долго молчал, и Дианора знала, что придворные жадно всматриваются в выражение его лица. Но в этот момент они ей были совершенно безразличны. И даже ее собственное прошлое или его встреча в горах. Существовала одна, особая пропасть, и она начиналась и заканчивалась в глубине этих серых глаз, которые сейчас пристально вглядывались в ее глаза.

Когда Брандин заговорил, его тон снова изменился, но этот тон она знала очень хорошо, и, несмотря на все только что сказанное, несмотря на то, где они находились и кто за ними наблюдал, она почувствовала внезапную слабость. У нее задрожали колени, но уже не от страха.

– Я мог бы взять тебя прямо сейчас, на полу этой комнаты, на глазах у всего моего двора, – хрипло произнес Брандин, король Играта, и лицо его покраснело.

У Дианоры пересохло в горле. Она почувствовала, как задрожал нерв под кожей на ее запястье. Почувствовала, что и сама залилась румянцем. И с трудом проглотила слюну.

– Может быть, разумнее будет сделать это сегодня ночью, – прошептала она, пытаясь говорить легкомысленным тоном, но ей это не вполне удалось, и она не сумела скрыть быстрый ответ во взгляде – искра к искре, словно начало пожара. Изукрашенная драгоценностями чашка с кавом дрожала в ее руке. Он заметил это, и она видела, что заметил и что ее ответная реакция, как всегда, разожгла в нем еще большее желание. Дианора сделала глоток, держа чашку обеими руками, изо всех сил стараясь сохранить остатки самообладания.

– Наверняка лучше ночью, – повторила она, как всегда потрясенная тем, что с ней происходит. Однако она знала, что необходимо ему сказать в этот момент, в этой государственной палате, наполненной его придворными и посланниками из дома. И она сказала это, глядя ему в глаза, тщательно выговаривая слова: – В конце концов, милорд, в вашем возрасте вам следует поберечь силы. Ведь вы все же пробежали часть пути в гору сегодня утром.

Через мгновение кьярский двор Брандина Игратского во второй раз увидел, как их король запрокинул свою красивую голову, и услышал его громкий, радостный смех. Стоящий неподалеку шут Рун столь же восторженно закудахтал от хохота.

– Изола Игратская!

На этот раз звучали трубы и бил барабан, и жезл герольда с громким стуком ударил об пол возле двойных дверей у южного конца Зала аудиенций. Стоя неподалеку от трона, Дианора наблюдала за торжественным проходом по залу женщины, которую Брандин называл лучшей певицей Играта. Придворные Кьяры выстроились в несколько рядов вдоль ее пути, пока она шла к королю.

– Все еще красивая женщина, – пробормотал Незо из Играта, – а ведь ей уже пятьдесят лет, не меньше. – Он каким-то образом ухитрился оказаться рядом с Дианорой в первом ряду.

Его елейный тон раздражал Дианору, как обычно, но она старалась не подавать виду. Изола была одета в самое простое платье темно-синего цвета, с тонкой золотой цепочкой на талии. Ее каштановые волосы с едва заметной сединой были острижены коротко, не по моде, – хотя после этого дня весенняя и летняя мода может измениться, подумала Дианора. Колония всегда в подобных вопросах подражала Играту.

Изола шагала уверенно, не спеша, по проходу, образованному придворными. Брандин приветливо улыбался ей. Он всегда был чрезвычайно доволен, когда тот или иной артист из Играта совершал долгое, часто опасное путешествие по морю к его второму двору.

В нескольких шагах позади Изолы Дианора с искренним изумлением увидела поэта Камену ди Кьяру, одетого в свой неизменный трехслойный плащ. Он нес лютню в футляре, словно это было бесценное произведение искусства. Придворные начали перешептываться: не только Дианору это удивило.

Она инстинктивно бросила взгляд через проход, туда, где стоял Доарде с женой и дочерью. И поймала на его лице выражение ненависти и страха, промелькнувшее при приближении молодого соперника. Через мгновение это выражение исчезло и сменилось привычной маской снисходительного презрения к тому факту, что Камена вульгарно унизился до роли носильщика при гостье из Играта.

И все же, подумала Дианора, это игратский двор. Камена, как подсказала ей интуиция, вероятно, написал стихи, переложенные на музыку. Если Изола собирается петь его песню, это будет ослепительной удачей для кьярского поэта. И более чем достаточным объяснением, почему он вызвался еще больше возвысить Изолу – и артистов Играта, – взявшись быть носильщиком при ней.

Политика искусства, решила Дианора, почти так же сложна, как политика провинций и народов.

Изола остановилась, как и подобает, примерно в пятнадцати шагах от возвышения перед троном, совсем рядом с Дианорой и Незо.

Она трижды присела в аккуратном реверансе. Очень милостиво, оказывая певице высокую честь, Брандин встал ей навстречу, чтобы поприветствовать. Он улыбался. За его спиной слева улыбался Рун.

Позже Дианора не могла назвать причину или объяснить, почему она перевела взгляд с монарха и певицы на поэта, несущего лютню. Камена остановился шагах в пяти позади Изолы и опустился на колени на мраморный пол.

Эту благостную картину портили его неестественно расширенные глаза. «Листья нилта, – мгновенно поняла Дианора. – Он одурманил себя наркотиком». Она заметила капли пота на лбу поэта, хотя в Зале аудиенций вовсе не было жарко.

– Приветствую тебя, Изола, – произнес Брандин с искренней радостью. – Мы так давно не видели тебя и не слышали твоей музыки.

Дианора заметила, как Камена немного по-другому перехватил лютню. Она решила, что он готовится открыть футляр. Но это не было похоже на обычную лютню. Собственно говоря…

Потом она только одно могла сказать наверняка: именно история с зеленоволосой ризелкой обострила ее зрение. Эта история и то, что Брандин не был уверен, видел второй человек, его стражник, это создание или нет.