Джон Норман - Контрабандисты Гора [ЛП]

— Убирайтесь от меня! — снова завопила Дарла, и мы с Милой в смущении отступили.

— Продолжать, — прикрикнула на нас Туза, и мы возобновили свою работу, хотя и крайне неохотно.

Дарла гордо вскинула голову, и вперила сердитый взгляд в поблёскивавшую на солнце гладь Александры.

— Хорошо, — прокомментировала Туза. — Теперь намного лучше. Ещё займитесь её волосами. Причешите, приведите их в порядок.

Хиза вытащила из мешка щетки и гребни, и мы с Милой принялись причёсывать и укладывать волосы Дарлы.

— Отлично, — усмехнулась Туза, — Ты уже почти столь же презентабельна, как голая рабыня.

— Освободи мои руки и лодыжки, — процедила Дарла, — и дай мне кинжал и копье!

— Такой, как сейчас, Ты мне нравишься больше, — заявила Туза.

— Давай драться, — крикнула Дарла, — как это принято у женщин-пантер!

— Я не стану пачкать о тебя своё копьё, — сказала Туза, — смазливая Дарла.

— Смазливая! — воскликнула Дарла.

— Теперь, когда я вижу тебя более ухоженной, — усмехнулась Туза, — мне кажется, скорее я даже уверена, что мужчины могут найти тебя интересной.

— Самка слина! — прошипела Дарла.

— Если, конечно, на твоей шее будет ошейник, — добавила она.

— Тарскоматка! — завопила Дарла, пытаясь вытащить руки из браслетов.

— Вы только посмотрите, — хмыкнула Туза, — она плачет!

— Нет, нет, нет! — всхлипнула Дарла.

Я была поражена, увидеть это, но слёзы действительно бежали по щекам Дарлы. Не могло ли быть так, спросила я себя, что она была женщиной, настоящей женщиной?

Но тут Туза вытащила из ножен кинжал и приставила его остриё к груди Дарлы. Прежняя атаманша немного отступила.

— Ты боишься, — прокомментировала Туза.

— Нет, — ответила Дарла.

Но я видела, что она боялась. Она дрожала. Она побледнела. Слезы стояли в её глазах. Она выглядела в этот момент не столько как женщина-пантера, сколько как просто женщина. Дарла, как мне показалось, в этой неожиданной и необычной ситуации, внезапно осознала свой пол, со всей его незначительностью и мягкостью, беспомощностью и слабостью, чувствительностью и ограничениями, опасностями и пугающим, великолепным изобилием потрясающих и глубоких эмоций, эмоций, которые она, к своему испугу, нашла, ни в малейшей степени не поддающимися контролю, и в плену которых она нашла себя поднятой и транспортируемой узницей части самой себя, части тысячекратно более сильной, чем ёе сознательное желание, несмотря на глубокую уязвимость и зависимость этой части. Не дала ли ей эта ситуация, цепи, наручники, нож Тузы, спрашивала я себя, некоторое понимание того, чем могло бы быть, быть женщиной перед мужчиной, или, скажем, рабыней перед господином?

На какое-то мгновение я испугалась, что Туза вонзит свой клинок в грудь своей прежней атаманши по самую рукоять.

— Не убивай её! — попросила Хиза.

— Встань ровнее, — велела Туза. — Выпрями спину, втяни живот, расправь плечи, подними голову!

Дарла со слезами в глазах повиновалась.

— Превосходно, — усмехнулась Туза, — Ты стоишь почти как рабыня.

— Пожалуйста! — возмутилась Дарла.

— Наверное, Ты задаёшься вопросом, что произошло, и что тебя теперь ждёт? — осведомилась Туза. — Вы теперь выглядишь как та, кто Ты есть и должна быть, как голая, ничего не стоящая шлюха, не больше, чем закованная в цепи рабыня!

— Я свободна! Свободна! — воскликнула Дарла.

— А я думала, что свободные женщины ходят одетыми, — усмехнулась Туза.

— Пожалуйста, Туза! — всхлипнула Дарла.

— Не сметь произносить моё имя! — прошипела Туза.

— Не убивай её! — крикнула Хиза.

— И это та, кого вы боялись, — сказала Туза Хизе и Эмеральд, указывая на Дарлу остриём своего ножа. — Могучий вождь, нечего сказать! Посмотрите на неё беспомощную, без её талмита и шкур, без оружия и украшений. Настолько она теперь могущественна! Взгляните на неё такую, какая она есть, раздетую, закованную в цепи, испуганную, плачущую, всего лишь женщину!

Затем Туза повернулась к Дарле и потребовала:

— Вставай на колени, как тебе и надлежит.

И Дарла опустилась на колени, а потом, глядя на Тузу снизу вверх, спросила:

— Что Ты собираешься сделать со мной? Какова должна быть моя судьба?

— Ты узнаешь это позже, — сообщила ей Туза. — Сначала мы позавтракаем. Займись делом, Тула. Мила, Вуло расстилайте циновки, расставляйте тарелки, кубки и посуду, а затем вставайте на колени и приготовьтесь прислуживать вашим хозяйкам. Хиза, принеси талмит, который когда-то незаслуженно носила наша смазливая пленница, и свяжи ей лодыжки.

— Пожалуйста, — попыталась протестовать Дарла.

— Может быть, тебе и рот заткнуть? — поинтересовалась Туза.

— Не надо, — ответила Дарла.

— Ты могла бы хорошо выглядеть с кляпом во рту, — заметила Туза, — привлекательно.

— Нет необходимости затыкать мне рот, — сказала Дарла.

— Ты затыкала рты многим рабыням, — напомнила ей Туза. — Так почему бы тебе самой нельзя были завязать рот, как рабыне?

— Я буду молчать, — пообещала Дарла.

Завтрак несколько затянулся. Несомненно, это было сделано намеренно. Его подавала Тула, возвращённая затем на верёвку к нам с Милой. А когда наши хозяйки закончили трапезничать, нам даже было разрешено поесть пользуясь руками.

— Наедайтесь хорошенько, кейджеры, — бросила нам Туза. — У нас впереди долгая дорога к побережью.

Мне вспомнилось, что нас собирались продать где-то на побережье. Дарла стояла на коленях в стороне, неспособная даже встать, поскольку её лодыжки оставались связанными. Ей еду даже не предложили.

После завтрака мы отряхнули циновки, погасили огонь, отмыли котелок и его стойку в реке и привели лагерь в порядок. Хиза и Эмеральд распределили вещи и подготовили тюки, которые нам предстояло нести.

Где-то в восьмом ане мы встали перед нашей ношей и замерли в ожидании команды водрузить это на головы и начать движение.

Но Туза не спешила отдать такую команду. Вместо этого она вытянула свой нож и, подойдя к Дарле, схватила её за волосы, оттянула её голову назад и приставила лезвие ножа к горлу.

— Ну и что же должно быть сделано с тобой? — спросила Туза.

— Продайте меня, — прошептала Дарла.

Похоже, от этих слов у Хизы и Эмеральд перехватило дыхание.

— Уж не обманывают ли меня мои уши? — засмеялась Туза.

— Продайте меня, — повторила Дарла. — Обман раскрыт. Головоломка сложилась. Отговорки в прошлом. Я — женщина и рабыня.

Туза вложила свой кинжал в ножны и, хлопнув себя по бедру, рассмеялась и повернулась к Хизе и Эмеральд.

— Вы слышали это? — смеясь, спросила она. — Конечно, слышали!

Но ни Хиза, ни Эмеральд не смеялись. Тула, Мила и я стояли около наших грузов, испуганные, простые женщины, женственные женщины, кардинально отличавшиеся от могучих женщин-пантер, настолько отличавшиеся, что мы для них могли быть ничем, лишь презираемыми рабынями, женщинами того вида, о которых мужчины немедленно думают с точки зрения клейма и туники, женщины того вида, о которых мужчины думают только с точки зрения порабощения, и ищут для своих цепей, шнуров, верёвок, ремней и ошейников. Мы не осмеливались встречаться глазами с нашими хозяйками. Я думала, что Дарла, бывшая женщиной крупной и сильной, была самой жестокой, могущественной, огромной из женщин, смелой и отважной атаманшей опасной шайки женщин-пантер, женщин, которые на всех остальных женщин смотрели свысока, женщин, перед которыми другие женщины могли бы в страхе вставать на колени, женщин, мало чем отличающихся от мужчин. Но здесь и сейчас, на моих глазах, могучая Дарла, голая и стоящая на коленях, закованная в наручники и кандалы, со связанными её же собственным талмитом лодыжками, попросила её продать. Дарла, поняла я, была женщиной, и возможно не столь уж отличающейся от любых других женщин. Кто мог знать, каковы на самом деле были её мысли и её мечты? Возможно, в ней действительно было что-то от женщины, её кровь, инстинкты, надежды, потребности, страхи, желания, тоска, пусть и истерично отрицаемое понимание её истинного места в природе, вне которого она не могла быть собой. Это было, как если бы некий имидж, некий горделивый, искусственный, глиняный футляр реальности, наконец, лопнул, разлетелся в куски, открыв до настоящего времени спрятанное внутри, что-то совершенно отличное от имиджа, от футляра, что-то не твёрдое, а мягкое, не искусственное, а реальное, не ложное, а истинное и переполненное потребностями. Да, подумала я, она была женщиной, настоящей женщиной, но пока ещё неполной, потому что у неё не было господина. Как я понимала её теперешнее состояние, поскольку помнила его по своему прежнему миру, помнила, как в течение многих часов к ряду крутилась, беспокойная и несчастная, лёжа в своей кровати, сознавая себя рабыней, но рабыней без хозяина. Это как, думала я, открыв потрёпанный жалкий кошелёк, найти спрятанную внутри него золотую монету, развернув мрачную обёртку обнаружить под ней редкий шёлк, распечатав невзрачную амфору почувствовать запах роскошного вина, оценить которое могли только мужчины, и за которое они готовы были бы предложить любую цену. Да, думала я, глядя на Дарлу, ошейник мог бы хорошо смотреться на её шее. Да, её шея принадлежит ему.