Джон Норман - Контрабандисты Гора [ЛП]

— Я понимаю, — сказала я, при этом задаваясь вопросом, пытался ли он сейчас убедить меня или самого себя.

— Ты красиво позируешь, — похвалил он.

— Должна ли я понимать это так, что Господин не находит меня интересной? — спросила я.

— Верно, — кивнул он, — не представляющей интереса.

— Значит, Господин не хочет эту рабыню? — уточнила я.

— Не хочет, — подтвердил он. — Ты — обычное рабское мясо, я бы даже сказал, низкосортный товар.

— Тем не менее, меня выбрали, — напомнила я.

— Похоже на то, — хмыкнул он.

— Ничего, зато другие находят меня интересной, — заявила я.

— О-о? — протянул он.

— Представьте себе, — приосанилась я, — Господин.

— А почему это Ты стоишь? — внезапно спросил мужчина, и я явственно уловила раздражение, клокотавшее в его голосе. — А ну, на колени, голову к земле!

Я немедленно встала на колени и склонила голову к самой земле. Но какая радость охватила меня!

— Тебя следует выпороть! — процедил он.

— Я вам не принадлежу, — напомнила я. — Я вам не принадлежу!

Тогда он вскочил на ноги, сердито пнул землю, осыпав меня комьями и пылью, и отвернулся. Некоторое время я оставалась в этой позе. Мне вспомнилось, что это именно мне, а не Туле или Миле, раздвинула колени сандалия Генсериха, вожака налётчиков, или его помощника Ясона. Я знала, что пробыла в рабстве достаточно долго, чтобы представлять интерес для мужчин. «Я заставила тебя разозлиться, — подумала я. — Я заставила тебя кричать. Я заставила тебя потеть». Пусть он беспокоится. Пусть он ворочается и крутится во сне. Давайте проверим, сможет ли он выбросить из своей головы образ одной темноволосой варварки в простом ошейнике. Что бы он там ни утверждал, но это именно ради неё он рискнул отправиться в лес, несмотря на все его опасности. Конечно, это вовсе не было для него простым развлечением. Он даже не имел права покинуть корабельный лагерь. Интересно, как он смог договориться с охранявшими периметр пани, в чьи обязанности входило предотвращать подобные отлучки? Не исключено, что он следовал за мной от самого Брундизиума. Возможно, он искал меня в тарновом лагере, а затем, позже, столкнулся со мной на причале в корабельном. Насколько высокомерны мужчины. Мы для них — ничто! Но должны ли мы верить им, что для них одна рабыня ничем не отличается от любой другой? Уж не думают ли они, что рабыни неспособны распознать интерес к ним, разгорающуюся страсть, желание, собственничество, потребности, побуждения, жажду обладать, видеть в своём ошейнике и владеть? Я была уверена, что, несмотря на любые опровержения, которые он мог бы мне высказать, внутри него кипели эмоции. Уж не думает ли он, что я не заметила, мелькнувший, пусть и всего на мгновение, огонёк его интереса, намекавший на едва сдерживаемый вулкан его желания? «Вот теперь, мой презрительный Господин, — подумала я, — у меня есть власть. Я рядом, и Вы хотите меня, но вам меня не получить! Более того, эту ночь Вы проведёте на цепи! Теперь Вы мой! Я могу дразнить вас, насмехаться над вами, и мне ничего вас бояться». Не только я не принадлежала ему, но и он сам не принадлежал себе, как и его товарищ, Аксель. Здесь они были пленниками, ровно настолько же, насколько и я. Он презирал меня. Ну что ж, теперь пришла моя очередь презирать и мучить его.

Наконец, я решилась немного приподнять голову и осмотреться. Донна, два охранника и четыре пленных женщины-пантеры, Дарла, Туза, Эмеральд и Хиза как раз возвращались в лагерь. Пленницы сгибались под тяжестью вязанок хвороста, водружённых на их спины. Мне понравилось наблюдать за тем, как гордые женщины-пантеры трудятся, как могли бы это делать обычные рабыни.

Откуда-то из лесу снова прилетел рёв пантеры.

— Вставай, — позвала меня Тула.

— Мне не давали разрешения подняться, — напомнила я.

— С этим всё в порядке, — успокоила меня Тула. — Нас передали под опеку Донны. Она — наша первая девушка. Нам разрешили искупаться.

Я встала и осмотрелась. Заметив на другой стороне лагеря того, кого я ненавидела, я улыбнулась и, вскинув голову и отвернулась. Я была уверена, что он меня видел, хотя и не показывал вида. «Был ли он безразличен мне? — спрашивала я себя. — Вряд ли. Могла ли я быть безразлична ему? Не верю. Могла ли я ошибаться? Сомневаюсь. Думаю, он хочет меня, но не может получить».

Я была рада, и с этим последовала за Тулой к берегу Александры, где нас уже ждала Мила.

На следующее утро, после захвата женщин-пантер, появления в их лагере слина, моего ужасного опыта с этим зверем и его отзыва его хозяином, я проснулась рано. И конечно, первым о ком я подумала, едва вынырнув из сна, был товарищ хозяина слина, которым к моему удивлению и испугу, к моему унижению и оскорблению, к моему страху и ярости, к моей ненависти и облегчению, к моему страданию и радости оказался тот, кого я хорошо знала, и который, как я теперь выяснила, хорошо знал меня. Насколько раздражена я был тем, что он нашёл меня, и как я жаждала увидеть его снова, и как я боялась, что никогда не смогу увидеть его снова!

Как рада я была своей собственной поимке.

Конечно, я не хотела видеть его снова, потому что я его презирала и ненавидела, этого безжалостного, бессердечного, безразличного, бескомпромиссного монстра и рабовладельца!

Как ужасно было бы принадлежать такому мужчине, быть его собственностью, с которой он мог сделать всё, чего бы ему ни захотелось!

Почему он не купил меня? Ведь моя цена не была высока, неужели я оказалась ему не по средствам?

А может он не хотел меня?

Я ненавидела его. Я хотела быть у его ног, голой, в одном ошейнике, чтобы у меня была возможность в любой момент, опустив голову, прижать свои губы к его сандалиям и надеяться, что он сочтёт меня приемлемой и даже пригодной.

Действительно ли я была для него всего лишь одной из множества рабынь, просто ещё одним куском бессмысленного, достойного только ошейника рабского мяса, который следовало просто безразлично доставить в загон или на невольничий рынок?

Как я его ненавидела! Как я хотела носить его ошейник!

Вдруг я испугалась. Что, если у него была компаньонка? Не мог ли он меня купить для своей компаньонки? Не ощутит ли она, что я была его рабыней? Как жестоко она относилась бы ко мне! Не мог ли он держать меня где-нибудь в стороне, в арендованной комнате, чтобы пользоваться когда ему будет удобно?

Да и хотел ли он меня вообще? Может, я и правда была настолько низкосортным, заурядным товаром?

Мне была ненавистна сама мысль о его прикосновении. Я приложила бы все силы, чтобы сопротивляться ему!

Как бы я кричала, пресмыкалась и выпрашивала малейшего его прикосновения! Я жаждала оказаться у его ног, на том месте, которому я принадлежала, на месте достойном рабыни.