Джон Норман - Контрабандисты Гора [ЛП]

— Каково это, быть рабыней?

— Возможно, вам это предстоит узнать, — ответила я ей и, перехватив сердитый взгляд Хизы, добавила уже для неё: — Возможно, и вам тоже.

— Никогда! — прошипела она, но затем повернувшись ко мне, призналась: — Я боюсь.

Я коснулась своего ошейника. Честно говоря, это было чисто рефлекторное движение.

— Есть чего, — сказала я, добавив: — Госпожа.

После того, как мы наелись, пленниц вернули на их верёвку и разрешили им поесть самим. Не думаю, что к этому времени в котле много чего осталось, поскольку отчётливо слышала, как они выскабливали его стенки. В конце пленниц отвели к краю лагеря, где они смогли облегчиться перед сном. Затем им приказали лечь на землю, концы верёвки, обвивавшей их шеи, прикрепили к деревьям, а руки связали за спиной.

— Что вы собираетесь сделать с нами? — спросила лежащая на животе Дарла, после того как её руки были связаны, пытаясь поднять голову и посмотреть на Генсериха, стоявшего рядом и наблюдавшего за тем, как крепили пленниц.

— Завтра вы узнаете, — пообещал он.

У меня ещё теплилась надежда, что мне представится возможность убежать, но ровно до кого момента, когда верёвочная петля затянулась на моей левой щиколотке.

И вот теперь, если можно так выразиться, наступило завтра, утро следующего дня после захвата женщин-пантер, после того, как я чудом избежала челюстей огромного слина, на моё счастье остановленного его хозяином. И конечно, это был следующий день после прибытия в лагерь другого, того, кто очевидно сопровождал хозяина слина по кличке Тиомен в том, что, как выяснилось, было успешной охотой, в которой в качестве дичи выступала одна рабыня-варварка. Стерев с губ тыльной стороной правого предплечья крошки рабской каши, я, держа миску в левой руке, пошла к реку, чтобы ополоснуть посуду. Некоторое время я стояла на берегу. Все мои мысли были о побеге. Но было светло и вокруг было полно мужчин. А ночь я провела на верёвке. Насколько я поняла, у Генсериха был некоторый интерес к Тиомену, таким образом, он вряд ли позволил бы снова натравить на меня слина. Он просто не хотел бы потерять зверя. Для меня, конечно, лучше всего было бы, если бы Тиомена увели назад в корабельный лагерь. Никаких других охотничьих слинов, насколько я знала, поблизости в наличии не имелось.

Я всматривалась в южный берег Александры, о котором практически ничего не знала. В общем-то, всё что мне было известно, это то, что там, около корабельного лагеря, были возведены несколько строений, включая таинственный частокол, за которым, по слухам, при строжайших мерях безопасности держали призовых рабынь, по-видимому, чтобы погрузить их на большой корабль незадолго до его отплытия.

Я оглянулась, и окинула взглядом раскинувшийся за моей спиной лагерь.

Итак, меня поймали. Каковы шансы уйти от погони у девушки, по чьему следу идёт слин, натравленный на её запах?

Я не думала, что они смогли бы поймать меня снова, если всё пройдёт хорошо и к них не будет слина. Признаться, моё тщеславие было уязвлено тем, с какой непринужденностью Эмеральд изловила меня в лесу. Конечно, для неё я была легко пойманной «вуло». Как мне хотелось забыть об этом! И ведь она даже не была мужчиной! Впрочем, напомнила я себе, даже если бы я очень захотела быть такой, вряд ли я смогла бы хотя бы начать сравниваться с нею. Какой большой, суровой, строгой и сильной казалась мне она, насколько отличающейся от меня. Какой величественной казалась она, в её свободе, гордости, размере и крепости, в грубых кожаных одеждах, в варварских украшениях, с кинжалом и копьём. На её фоне я казалась маленькой, хрупкой, слабой и беззащитной, а ещё женственной настолько, что в этом мире для меня пригодна была только одна стезя — быть рабыней. Другие тоже казались настолько большими, властными и сильными, настолько мужеподобными, словно были женщинами, которые были не женщинами, а мужчинами. Но какими маленькими, слабыми и женственными они оказались, когда я сравнила их не с собой, а с фактическими мужчинами. Какими внезапно женственными они оказались, как только с них срезали кожаные одежды, сняли украшения, поставили на колени, заковали в кандалы и связали верёвкой. И теперь они были напуганы. Больше они не казались мне гордыми женщинами-пантерами, скорее теперь они выглядели как всего лишь женщины, пленницы крупных и могучих мужчин.

Мне следовало возвращаться в лагерь. С моей стороны было бы неразумно давать им повод думать, что я отсутствую слишком долго.

Меня поймали сначала женщины-пантеры, затем напавшие на них мужчины, для которых я была просто рабыней, одной из нескольких. В третий раз, в некотором смысле, я была поймана хозяином слина и его товарищем. Конечно, слин выследил меня и держал на месте, несомненно, ожидая, когда подойдут охотники, но тех всё не было. К счастью, им удалось прибыть вовремя, за какие-то мгновения до того, как клыки слина вонзились в мою плоть.

Я обернулась и снова посмотрела на тот берег Александры. Река в этом месте была довольно широкой. Утренний свет мерцал на её глади. Также я была уверена, что глубина реки была приличной. Насколько я знала, её русло было хорошо изучено. Мужчины часто промеряли его с маленьких лодок. Наверняка теперь, поскольку отплытие большого корабля было не за горами, они делали это ещё чаще. Да и после его отплытия они скорее всего пойдут впереди. Это ведь река, и её фарватер может быть предательским, его глубины и повороты могут измениться в любой момент. Где-то могут скопиться коряги, где-то течение намоет песчаную отмель. Я догадывалась, что карты были подготовлены заранее, характер реки изучен, но всегда есть место случайности.

Птица-рыболов зависла над рекой, высматривая свою добычу. Деревья на той стороне казались маленькими.

Мне вспомнился вчерашний ужин.

Я игнорировала его. Пусть он, проигнорированный рабыней, помучается! Но он даже не прервал своего занятия, чтобы подозвать меня к себе. Сделай он так, и я должна была бы повиноваться. Плеть — не та вещь, знакомство с которой хочется возобновлять. Но он не позвал меня к себе!

Почему он этого не сделал?

Может быть, он, действительно, не хотел меня, и я для него никто, всего лишь другая рабыня, одна из многих? Может, он и вправду преследовал меня только ради удовольствия, только ради охоты, как можно было бы преследовать какое-либо животное, вера или табука?

Нет, я так не думала.

Ничуть.

Я была уверена, что он хотел меня. Но я ему не достанусь. Если он презирал меня, то я выражу ему своё презрение материально, действием, побегом. В следующий раз у него не будет под рукой никакого слина. Я ему отомщу. Пусть он жаждет рабыню, для которой он был безразличен, ту, которую он мог бы желать, но которая не желает его, ту, которая будет для него недостижима, ту, которой он никогда не будет владеть, ту, которая его ненавидит, презирает, находит отвратительным, для которой самой страшной судьбой было бы попасть в его руки.