Джон Норман - Контрабандисты Гора [ЛП]

— Я вам не принадлежу, — объяснила мне кейджера.

— Ты могла бы хорошо выглядеть без своей туники, — сказал я.

— Я вам не принадлежу, — повторила она.

— Ты — лагерная рабыня, — напомнил ей я, — и я к этому лагерю имею прямое отношение. Так что могу сделать с тобой всё, что мне понравится.

Уверен, ей не раз случалось видеть, как девушки на причале вскрикивали, когда рабочие хватали их и ласкали, как им вздумается, а достаточно часто, шутки ради, ещё и раздевали прямо на досках. Некоторые потом убегали, заливаясь слезами, зато другие вызывающе позировали, а потом тоже убегали, радостно смеясь. Кстати, пани не одобряли и даже запрещали прилюдно использовать рабынь. Для таких развлечений были предназначены рабские бараки. Раз уж во избежание срыва или хотя бы задержки работ на причале было запрещено употреблять пагу, то стоит ли удивляться тому, что и «ка-ла-на ошейниковой девки» тоже оказалось под запретом.

— Но мы не в лагере, — в свою очередь напомнила мне она.

— А какое это имеет значение? — осведомился я.

— Пожалуйста, не раздевайте меня, — попросила рабыня. — Вам что, мало того, что Вы уже со мной сделали? Я стою на коленях перед вами!

— Это именно то место и та поза, которым Ты принадлежишь, — констатировал я.

— Вы заставили меня просить есть как рабыня с вашей руки.

— Как рабыня, которой Ты и являешься, — добавил я.

— Да, — признала она, — как рабыня, которой я являюсь!

— То есть, Ты понимаешь, что Ты — рабыня? — уточнил я.

— Да, Господин.

— Может, у тебя имеются какие-нибудь сомнения относительно этого вопроса?

— Нет, Господин.

— Может, Ты скромна? — спросил я.

— Скромность для рабыни — непозволительная роскошь, — пожала она плечами.

— Так Ты не ответила на мой вопрос, действительно ли Ты скромна?

— Нет! — сказала рабыня. — Но, пожалуйста, не раздевайте меня.

— Ну как хочешь, — хмыкнул я.

Судя по лицу, она была поражена, а затем это выражение сменилось раздражением и даже яростью. Улыбнувшись, я отвернулся и направился к Ясону, чтобы вернуть ему ведро и оставшиеся в нём пилюли.

— Я ненавижу вас! — летело мне вслед её злобное шипение.

Вещи уже были упакованы в тюки и уложены в линию, готовые к походу. Я отметил, что тюков было семь.

Руки бывших девок-пантер были развязаны, но они по-прежнему стояли на коленях, связанные верёвкой за шеи. Возможно, они завидовали другим рабыням, у которых были туники. Я подумывал над тем, чтобы лишить туники одну из тех других рабынь. Это можно использовать в качестве наказания, но при этом удаление туники, когда рабыня ожидает, что её будут раздевать и откровенно рассматривать, возможно, ради удовольствия или чтобы прикинуть её вероятную цену на торгах, может быть для неё смущающим и даже тревожащим, не никак не оскорбительным моментом. Неужели она не стоит разглядывания, может подумать рабыня, не которую не обращают внимания. Неужели она не представляет совсем никакого интереса?

— Подойди ко мне, пожалуйста, — позвал меня Генсерих, с другого конца лагеря.

Рядом с ним стояло несколько человек, среди которых был Генак, державший в руках два отрезка шнура. Здесь же был и Аксель.

— Не сопротивляйся, — сказал Генсерих, обращаясь к Акселю. — Я не хочу, чтобы твой слин заволновался.

Руки Акселя тут же были связаны за спиной. Я точно так же не стал сопротивляться, и Генак вторым отрезком шнура связал и мои руки, тоже сзади. Затем, чтобы держать нас вместе, нас связали верёвкой за шеи.

Слин уделил этому внимания не больше чем другим событиям в лагере. Однако я был уверен, что если бы Аксель крикнул или начал бороться, слин, возможно, пораженный или смущённый, проявил бы активность, по-видимому, вплоть до своего собственного конца и, очень вероятно, прихватив с собой нескольких других.

— Пожалуйста, простите нас, благородные гости, — попросил прощения Генсерих, — но мы не хотим рисковать вашей потерей в лесу. Уверен, что вы понимаете.

— Вполне, — буркнул Аксель.

— Всем приготовиться, — скомандовал Ясон присутствовавшим рядом мужчинам. — Мы скоро выступаем.

Я заметил, что из лесу появился один из товарищей Генсериха. Он принёс два лёгких охотничьих копья и два ремня с мечами и кинжалами. По-видимому, это было наше с Акселем оружие.

— Прочь от меня, — бросил я, внезапно почувствовав охватывающее меня раздражение.

Она подошла ко мне близко. Я бы даже сказал, слишком близко! Я ей этого не приказывал

— Ах, — сочувственно вздохнула она, — бедный Господин беспомощен, столь же беспомощен, как могла бы рабыня.

Я попытался разъединить руки, но несколько витков прочного шнура только глубже врезались в кожу моих запястий.

— И они ещё и привязали его верёвкой за шею, — добавила нахалка.

Как близко она подошла ко мне!

— Прочь! — процедил я.

— Не волнуйтесь так, благородный Господин, — промурлыкала рабыня. — Близость непритязательной, посредственной кейджеры, обычной и средненькой, бессмысленной рабской девки, достойной только ошейника, к тому же совершенно неинтересной для вас, не должна оказывать на вас какого-либо эффекта. Несомненно, она не стоит даже того, чтобы её замечать.

Я еле удержался, чтобы не накричать на неё.

Она подняла свою голову к моей, подняла руки и отбросила назад свои волосы, рассыпав их по плечам. Несомненно, её этому научили. Я боялся её губ, этих мягких губ, губ рабыни, губ собственности, товара, который существует для удовольствия мужчин. Я боялся, что они могли коснуться моего лица.

Будучи связанным, я мало что мог сделать, чтобы воспротивиться этому, разве что кричать в ярости.

Но она этого не сделала, но остановилась не больше чем в хорте от моего лица.

— Какое счастье, что я неинтересна для красивого Господина, — промурлыкала кейджера. — Иначе он мог бы счесть моё присутствие тревожащим.

— Прочь, — еле сдерживаясь, сквозь зубы прорычал я.

— Я что, подошла слишком близко к Господину? — спросила нахалка. — Я уверена, что нет.

Я не ответил.

— У вас нет причин для беспокойства, — успокоила меня она. — Я ведь меньше чем ничто, всего лишь непритязательная, незначительная кейджера.

— Остерегайся, — предупредил её я.

— О, конечно, я должна встать на колени и попросить прощения, — всплеснула она руками и стремительно опустилась на колени. — Вот видите, я у ваших ног. Я стою на коленях. Я покорно прижимаю губы к вашим ногам. Я кротко прижимаю губы к вашим икрам. Я обнимаю вашу ногу. Я прошу прощения за то, что оказалась неинтересной для Господина. Я целую и облизываю ваше бедро в надежде, что Вы простите мою посредственность, мою заурядность, моё полное отсутствие интереса.

— Прочь! — заорал я.

Она могла бы расплавить камень. В это мгновение я готов был сразиться с сотней мужчин, лишь бы получить её на свою цепь. Я был готов пожертвовать чем угодно, чтобы увидеть её дрожащей и испуганной хлопком моей плети.