Джон Норман - Контрабандисты Гора [ЛП]

Оказавшись среди деревьев, я остановилась, оглянулась назад и прислушалась. Не заметив никаких признаков того, что моё исчезновение заметили и начали преследование, я побежала дальше в лес.

Ничего ещё не закончилось! Я снова убежала!

— Нет! — остановил мне Аксель. — Пусть она уходит!

— Нет! — воскликнул я. — Она не могла далеко уйти. У нас же есть Тиомен!

— Он не готов к ещё одной охоте, — развёл он руками, — не в ближайший ан. К тому же, он только что совершил убийство. Он слишком хорошо помнит вкус крови. Его будет очень трудно остановить, возможно, в течение всего следующего дня. Я не знаю. В таком состоянии он, скорее всего, просто убьёт и съест рабыню, вместо того, чтобы держать её для нас.

— Так держи его на поводке! — предложил я.

— Если он бросится на неё, я не смогу его удержать, — объяснил Аксель.

— Вместе мы могли бы его удержать, — предположил я.

— Даже вдвоём мы не сможем это сделать, — покачал головой мой товарищ. — Более того, разочарованный, он может напасть на нас и разорвать в клочья.

— Я готов рискнуть этим, — заявил я.

— А я нет, — отрезал он.

— Аксель! — воскликнул я.

— Если Тиомен пойдёт на поводке, — сказал Аксель, — то, даже если всё пройдёт хорошо, нам может понадобиться два дня, если не больше.

— У неё нет такой форы, — попытался переубедить его я.

— Мне вообще не понятно, где мы возьмём запах, который можно было бы дать Тиомену, — сказал он. — Где гарантия, что он не последует за какой-нибудь другой рабыней, за Тулой или Милой ушедшими с отрядом Генсериха или одной из бывших девок-пантер, идущими сейчас к побережью?

— Мы могли попытаться повторить предыдущую охоту, — предложил я.

— Мы даже не знаем, где искать запах, — отмахнулся Аксель. — Откуда нам знать, в каком направлении она побежала.

— Попытка — не пытка, — пожал я плечами. — Почему бы не попробовать?

— Ну как Ты не понимаешь? — простонал он. — Мы должны возвращаться. Корабль может отчалить в любой момент, если уже не в пути.

— Ещё нет, — попробовал успокоить его я.

— Ты не можешь этого знать наверняка, — отмахнулся Аксель.

— Не могу, — вынужден был признать я.

— Нам потребуется не один день, чтобы додраться до корабельного лагеря, — заявил он. — Мы должны отправляться туда немедленно.

— Рабыня! — напомнил я.

— Да забудь Ты о ней, — воскликнул парень. — Лес о ней позаботится. Мы вместе ушли из лагеря, и вместе должны вернуться. Мы должны доложить о захвате шпионок.

— Ступай без меня, — махнул рукой я.

— Я не хочу этого делать, — объяснил мой товарищ.

— Это имеет какое-то значение? — осведомился я.

— Тиртай не обрадуется, — буркнул Аксель.

— Возвращайся без меня, — сказал я и увидел его клинок, наполовину покинувший ножны.

Я отступил и обнажил свой меч.

— Я могу натравить на тебя слина, — предупредил он.

— Я немного знаю о слинах, — хмыкнул я, — но я не думаю, что это было бы практично. В течение нескольких дней мы были товарищами, и Тиомен всё это время находился рядом. Наши запахи перемешались. Мы оба кормили его. Такая команда в лучшем случае его смутит.

— Ты знаешь о слинах больше, чем я предполагал, — проворчал Аксель, вбрасывая назад в ножны свой наполовину вытащенный меч.

Я тоже спрятал своё оружие в его берлогу.

— У меня нет ни малейшего желания убивать тебя, — вздохнул он.

— Точно так же как и я, — признался я и добавил: — Друг.

— Кажется, что я потерял тебя в лесу, — усмехнулся Аксель.

— Ты думаешь, что Тиртай поверит в это? — поинтересовался я.

— Конечно, нет, — согласился он.

— Желаю тебе всего хорошего, — попрощался я.

— Тебе её ни за что не найти, — предупредил меня друг.

— В течение многих тысячелетий, без всяких слинов, — заметил я, — мужчины выслеживали женщин, самую притягательную добычу.

— У тебя имеется такой опыт? — полюбопытствовал Аксель.

— Не забывай из какой я касты, — напомнил я. — Это один из разделов нашего обучения.

— Всё-таки лучше это делать со слином, — сказал он.

— Совершенно верно, — не мог не согласиться я. — Только у меня нет слина.

— Ты находишь эту рабыню слишком привлекательной, — заключил мой товарищ.

— Немного, — пожал я плечами. — Могло бы быть интересно, увидеть то, что я мог бы получить за неё на рынке.

— И это — твой единственный интерес к ней? — уточнил Аксель.

— Конечно, — кивнул я.

— К счастью, для тебя, — заметил парень, — она не девка-пантера, знакомая с лесом, опытная в сокрытии своего присутствия и следов.

— Что верно, то верно, — согласился я.

— Кроме того, она — варварка, — добавил Аксель.

— Тоже верно, — усмехнулся я.

— Это должно облегчить твою задачу, — констатировал он.

— Не больше чем в ситуации с рождённой в городе гореанской девушкой, — сказал я.

— Давай будем надеяться, что она столь же не осведомлена и не обучена, столь же неуклюжа и наивна, столь же неумела и глупа, столь же потеряна и беспомощна, сколь она красива и желанна.

— Ты находишь её таковой, — осведомился я, — красивой и желанной?

— Само собой, — признал он. — А разве Ты не находишь?

— Возможно, однажды рассмотрю этот вопрос, — буркнул я.

— Правда, я не думаю, что Ты сможешь её найти, — вздохнул Аксель.

— Всё может быть, — не стал зарекаться я.

— В этом лесу хватает следопытов, которые гораздо лучше тебя разбираются в этом деле, — заметил мой товарищ.

— Ты о ком? — удивился я.

— О диких слинах и пантерах, — пояснил он. — Они найдут её первыми.

Я предположил, что он был недалёк от истины.

— Желаю тебе всего хорошего, — попрощался Аксель, поднял руку, повернулся и зашагал прочь.

Тиомен посмотрел на меня, и мне показалось, что на его морде появилось озадаченное выражение. Но затем слин отвернулся, скользнул вслед на ним, быстро догнал и потрусил рядом.

К вечеру я уже окончательно уверилась в том, что меня никто не преследует. К этому времени спущенный с поводка слин, следуя впереди охотников уже нашёл бы меня. Пару раз я задерживалась, делала петлю, возвращаясь немного назад, чтобы определить, не шли ли они по моим следам, держа слина на поводке. Похоже, мои догадки относительно безотлагательности их возвращения в корабельный лагерь, где большой корабль был готов покинуть причал, имели под собой основание.

Мне было трудно понять свои собственные чувства.

С одной стороны я была несказанно рада тому, что смогла убежать из лагеря, и тому, что, насколько я могла судить, меня не преследовали. Мой побег, прерванный женщинами-пантерами, и, казалось, закончившийся ужасом встречи с монстром, охотившимся на меня, возобновился. И теперь у меня всё получится. Теперь я была свободна. Кроме того, я убежала от страшного мужлана, огромного, нетерпеливого, властного скота, перед которым я теперь вряд ли бы смогла найти в себе силы стоять вертикально, перед которым я теперь буду дрожать от ужаса. Изначально мне казалось, что я была ему безразлична. Меня просто презирали и игнорировали, и, к моему огорчению и ярости, относились с пренебрежением и безразличием. Но теперь этот вопрос претерпел кардинальные изменения. Теперь, хотя он и мог продолжать рассматривать меня с презрением и пренебрежением, как никчёмную и бессмысленную рабыню, он больше не будет меня игнорировать или хотя бы относиться ко мне с безразличием. Теперь многое поменялось. Это ведь ему я, чисто рабским способом, отмстила за себя. Но затем, спустя очень недолгое время, он уже не был в моей власти, беспомощно связанный силой мужчин. Этого я никак не могла ожидать. Как резко и кардинально изменилась ситуация! Он вдруг оказался свободен и вооружён. Я видела его глаза, направленные на меня, глаза рабовладельца, рассматривавшего рабыню, чем-то ему не угодившую. Он слишком хорошо помнил, что я сделала, и как я издевалась над ним, как я оскорбила и выставила его дураком, причём на глазах других. Сказать, что я была встревожена, это ничего не сказать. Я должна бежать! Я должна убежать! И вот теперь я убежала. Конечно, я должна была бы быть вне себя от радости. Разве теперь я не была в безопасности? И всё же, как бы это не показалось странно, я не ощущала в себе особого ликования. Как я должна была бы радоваться тому, что я убежала от этого, столь ненавистного мне и теперь столь пугающего монстра! Почему же тогда мне было так странно и пронзительно одиноко? Почему я чувствовала себя неполной и даже потерянной, причём с каждым шагом всё больше? Почему без него, без его внимания, его власти и присутствия меня охватила такая грусть, почти как если бы я могла быть кейджерой, оторванной от своего господина? Не могло ли быть так, что я, так или иначе, была его, снова задала я сама себе всё тот же, давно мучивший меня вопрос, что я принадлежала ему так, как вещь принадлежит её владельцу, как рабыня её господину? И разве я не ощущала этого много раз прежде, вспоминая этого чёрствого, бескомпромиссного, властного монстра? Может, мне стоило вернуться, благо я ещё не очень далеко ушла, попытаться найти его, броситься к его ногам, попросить прощения как раскаявшаяся рабыня? Но уже в следующее мгновение я выкрикнула, в ярости о того, что такие мысли могли родиться в моей голове. Я ненавидела его! Ненавидела его! Не по вине ли этого монстра, я пришла к раскалённому железу и ошейнику, к долгожданной и желанной деградации неволи? Не он ли бросил меня, поскольку у него были тысячи других, с которыми он обращался как со скотом, отправляя их на невольничьи рынки Гора? Но, как бы я его не ненавидела, даже на Земле, сидевшая глубоко во мне женщина ощутила, что принадлежала ошейнику этого мужчины. Я прилагала все возможные усилия, чтобы гнать от себя такие мысли. Насколько другими были мужчины Гора, по сравнению со многими из тех мужчин, которых я знала на Земле! Сколь многие из земных мужчин разочаровали меня, сколь многие из них оказались достойно сожаления феминизированными, настолько обессиленными и лишёнными их мужественности. Неужели они не знали, что были мужчинами? Уж не думали ли они, что мы, женщины, жаждали видеть рядом с собой «общечеловеков», стерилизованных, одинаковых индивидуумов, фактически, искусственных женщин? Не стыдились ли они своей крови? Не боялись ли этого? Почему столь многие из них стремятся принизить и предать себя, чтобы понравиться и удовлетворить тех идеологов патологических учений, которые боялись и ненавидели их? Какие награды, спрашивала я себя, могли возместить им эту унизительную, отвратительную измену собственной биологии? Но здесь, на Горе, я встретила много мужчин, настоящих гореан, мужественных, властных, сильных, перед кем женщина не могла не сознавать себя всего лишь рабыней, и быть ею. На Земле женщине было трудно быть женщиной. На Горе, нося ошейник, стоя на коленях, она не имела никакого иного выбора, кроме как быть самой собой, да и не хотела ничего иного. Можем ли мы быть счастливы, если не находимся в своём месте, у ног наших владельцев? Я ненавидела его, да, но в тоже время я хотела ему принадлежать.