Джон Норман - Контрабандисты Гора [ЛП]

Мужчина в зелёной одежде повернулся к лесу и поднял руку.

И тут я услышала звук, заставивший меня вздрогнуть. Это был хлопок плети, прилетевший из леса. Это — звук, слишком хорошо известный любой рабыне и способный заставить замереть от ужаса её сердце. Караван зашевелился, охваченный страхом.

— Ого! — воскликнули сразу несколько мужчин.

Из леса появилась колонна рабынь, не меньше двух десятков. С собой они принесли верёвки и шесты. Что интересно, они не были связаны в караван, и к моей радости, все были одеты в туники. Говорят, что свободная женщина может умереть от стыда, если на неё надеть рабскую тунику, но для рабыни такой предмет одежды, который, как ей хорошо известно, она может и не получить, а получив, в любой момент может этого лишиться, становится сокровищем, более драгоценным, чем полный комплект одежд и вуалей для какой-нибудь свободной женщины. Фактически, среди рабынь туника — это своеобразный символ статуса. Само собой, рабыни, заслужившие тунику, на голых рабынь обычно взирают свысока. И хотя рабыня вполне могла бы предпочесть ходить обнажённой перед своим господином, поскольку это позволяет ей ещё глубже прочувствовать себя его рабыней, почти ни одна девушка не хочет появляться неодетой в публичных местах. Быть посланной нагой с неким поручением, в магазин, на рынок или ещё куда-либо, обычно расценивается как элемент обучения, если невольница новообращённая, или, если это не так, то как свидетельство того, что она потеряла расположение своего хозяина, возможно, оказавшись не в состоянии быть полностью приятной в том или ином деле. Существует множество способов, которыми рабыню можно как похвалить или наградить, так и наказать или приструнить. Среди этих способов, наряду с цепями и верёвками, плетью и хлыстом, едой и жилищем, может фигурировать и одежда или её отсутствие. Пусть я покажусь кому-то тщеславной и бесстыдной, но я никогда не имела ничего против рабской туники. Меня бросает в трепет от одного вида самой себя в этом предмете одежды, выставленной напоказ, показанной как рабыня. На мой взгляд у меня превосходная фигура, стройные ноги и всё остальное, словно предназначенное для таких обрывков ткани, такой насмешки над одеждой, хотя, возможно, по местным меркам я немного худощава. Но я не заметила, чтобы мужчины возражали. Я думаю, что не отказалась бы быть обнажённой у ног моего господина, но в общественном месте я предпочту тунику. Возможно, мне будет доставаться хлыстом по икрам от свободных женщин, но я всё равно буду наслаждаться. По правде говоря, я не думаю, что они стали бы меня бить, если бы не завидовали мне. Возможно, им тоже хотелось бы побыть столь же тщеславными и бесстыдными, выставленными напоказ перед оценивающими взглядами мужчин. Рискну предположить, что очень многие женщины моего прежнего мира не уверены в своей желанности. Вероятно, в таком мире этого и следовало ожидать. Я знаю, что я была именно такой. Но вот я оказалась на Горе. И здесь я узнала, что, по крайней мере, по мнению некоторых мужчин, а именно тех, которые являются настоящими знатоками и ценителями женщин, я по-настоящему желанна. Они переправляют нас сюда, чтобы продать. Конечно, я не знаю, насколько я желанна, но знаю, что соответствую, по крайней мере, некоторым основным критериям, критериям невольничьего рынка. Я не хотела бы, чтобы мужчины убивали из-за меня, но мне нравится, что они готовы платить за меня. Это здорово, знать, что у тебя есть некоторая ценность, даже если это всего лишь горстка медных монет. Свободные женщины, конечно, могут считаться бесценными, но я также подозреваю, что за некоторых из них не дали бы и бит-тарск. Многие гореане вообще полагают, что все женщины — прирождённые рабыни. Не берусь судить, верно ли это утверждение или нет, кто может знать всех женщин, но я знаю, что я — прирождённая рабыня. Без ошейника я не смогу наслаждаться жизнью. Моё место у ног господина. Я хочу любить и служить, без выбора, в сладком смирении. Нам остаётся только надеяться, что с нами будут хорошо обращаться. Но с нами обращаются так, как хозяева посчитают целесообразным, потому что мы — рабыни.

Так ли уж мы отличаемся от свободных женщин?

Я не знаю.

Конечно, культура обуславливает огромные различия между нами. Свободная женщина — человек, гражданка, она может обладать Домашним Камнем. Мы — животные и имущество, отмеченные клеймом и носящие ошейник, и у нас нет, и не может быть Домашнего Камня, поскольку животным они не положены. И разумеется, наша одежда, когда и если нам её разрешают, представляет контраст с тем, что носят свободные женщины. Насколько откровенная туника или ничего не скрывающий камиск, отличается от красочных водоворотов прекрасных одежд и вуалей! Иногда говорят, что свободная женщина одевается, чтобы нравиться самой себе, а рабыня одета так, чтобы понравиться своему хозяину. И это верное утверждение, хотя, как мне кажется, чрезмерно упрощённое. Например, если свободной женщине понравится одеться как рабыня, то она запросто может в скором времени оказаться в ошейнике, а если рабовладелец пожелает нарядить свою рабыню как свободную женщину, то подвергнет её жизнь опасности. В эти вопросы вовлечены обычаи и традиции, а иногда и закон. Свободная женщина может одеваться, как ей нравится и хочется, но, кажется, что ей настойчиво рекомендовано делая то, что хочется, соответствовать, причём строго, множеству канонов, канонов вкуса, традиций, предписаний, а иногда и законов. В некотором отношении, социально она даже менее свободна чем рабыня. Фактически, культура считает важным, и свободные женщины на этом настаивают, чтобы между свободной женщиной и рабыней имелось ясное различие. Самым очевидным способом публично и удобно отметить это различие является ошейник или его отсутствие, а также одежда, скажем, одежды сокрытия по сравнению с туникой или камиском. Предположительно, с точки зрения свободных женщин, рабыня должна бы быть одета в серый, скрывающий фигуру, бесформенный мешок, вот только у мужчин на этот счёт другое мнение. Они гордятся своими рабынями, они хотят видеть их, и не прочь показать. Если бы у вас была прекрасная кайила, Вы бы набросили на неё рваное одеяло? Итак, короткая туника — общепринятый предмет рабской одежды. И мужчины от этого не отступят. Зато, как и можно было бы ожидать, свободные женщины считают тунику постыдной одежды, и с точки зрения этого суждения пытаются всячески позорить её носительницу. Иногда это эффективно, какое-то время, с новообращённой девушкой, но рано или поздно, рабыня, по крайней мере, когда рядом нет никаких свободных женщин, приходит к тому, что начинает наслаждаться лёгкостью и свободой движений, даруемой таким предметом одежды, а также и его лестным предательством её красоты, в противоположность стреноживающим препятствиям тяжёлых одежд и вуалей, пусть и великолепных, многослойных и красочных. Можно было бы упомянуть ещё об одном моменте, касающемся предметов одежды рабынь, особенно в плане их разоблачающего характера, помимо того, что это предпочтительно для мужчин. Я имею в виду тот факт, что это рассматривается как защита свободных женщин. Идея здесь, кажется, состоит в том, что странствующий тарнсмэн, налётчик, работорговец, ловец девушек и так далее, оказавшись перед выбором между очевидно интересной добычей, скажем, скудно одетой рабской девкой, и трофеем неизвестного качества, скажем, свободной женщиной, закутанной в одежды сокрытия, учитывая вовлеченные риски, с большей вероятностью, предпочтёт накинуть свой аркан на рабыню, а не в её высокую свободную сестру. Как говорится, кому захочется рисковать жизнью ради тарска? С другой стороны, нет сомнений, что захват свободной женщины, учитывая тщательность, с которой их охраняют, славу её завоевания и прочие аспекты, обычно рассматривается почётным купом. Обычным экзаменом на зрелость для молодого тарнсмэна является похищение свободной женщины из вражеского города. Воин должен суметь пробраться в дом, украсть добычу, доставить её домой, заклеймить, надеть ошейник, и заставить танцевать перед его семьей и друзьями, и прислуживать на его банкете победы. И первый кубок вина на таком банкете, после церемонии публичного целования и облизывания плети, до чего никто не может прикоснуться к еде или напиткам, будет подан ему его новой рабыней. А в остальном, похитителям остаётся только надеяться, что добыча, когда она доставлена в лагерь и раздета, окажется достойна риска и затраченных усилий. Разумеется, большинство рабынь однажды были свободными женщинами, свободными настолько, насколько женщина может быть расценена свободной, пока на ней нет ошейника.