Джон Норман - Контрабандисты Гора [ЛП]

— Это ошейник Господина, на мне он только заперт, — заявила она.

— Остерегайся, — предупредил её я.

— Господин рассматривает меня, как можно было бы рассматривать только рабыню, — заметила Асперич.

Подобным способом, я, конечно, не стал бы смотреть бы свободную женщину. Это было бы очень неподобающе. Насколько могла бы быть испугана свободная женщина, оказавшись под таким взглядом, рассматривающим её как рабыня. Интересно, подумал я, представляли ли они когда-нибудь, каково бы это могло быть, быть рассмотренными вот так, быть рассмотренными как могли бы рассматривать рабыню. Уверен, что нет, ведь они были свободны. Вряд ли у них мог бы быть такой опыт, если только они не были раздеты, в ошейнике, в цепях или кандалах, но тогда их свобода была бы далеко за горизонтом.

— Но, увы, — вздохнула девушка, — я непрезентабельно выгляжу.

— Ты красива, — улыбнулся я.

— Но в грязи по уши, — растерянно сказала она.

— Ты, правда, думаешь, что меня волнуют такие мелочи? — поинтересовался я.

— Господин? — удивилась Асперич.

— Это только добавляет твоей красоте соблазнительности.

— Господин? — не поняла она. — Ой!

Схватив её одной рукой и, держа рюкзак в другой, я потащил её в сторону от дороги, к кустам, растущим между деревьями.

Я увидела его на причале! Это был он! Я была ошеломлена. Я была потрясена настолько, что мои колени ослабли, и я чуть не упала. Первое мгновение я едва могла дышать. Моя рука нашла ошейник, окружавший мою шею. Другой я коснулась кромки своей туники. Я была уверена, что это — он. Это был он! Он обернулся, и я немедленно опустилась на колени, низко склонила голова, дрожа как лист на ветру.

А потом я услышала щелчок его пальцев, и поняла, что должна поднять голову, чтобы он мог рассмотреть меня.

Я подняла взгляд.

Моё тело тряслось как в лихорадке.

Конечно, он помнил меня. Конечно, он меня не забыл! Он должен помнить меня! Он не мог меня забыть!

Я стояла перед ним на коленях, в тунике и ошейнике.

Именно он принёс меня сюда, в это странное место, в этот необыкновенный, естественный, красивый, свежий мир, возможно, очень похожий на Землю, какой она была однажды, мир синих небес и белых облаков, мир свежего ветра и чистого дождя, мир штормов и солнечного света, зелёных полей и тёмных лесов, бодрящего, не отравленного воздуха и чистой, прозрачной, яркой воды, простой, примитивный, местами грубый и неиспорченный мир, мир, в котором, такая как я могла быть только рабыней.

Я смотрела на него, и слёзы стояли в моих глазах. Мои дрожащие губы приоткрылись. Я была у его ног, именно на том месте, которому я принадлежала. Конечно, он должен был знать, что его люблю, что я была его, с первого взгляда, ещё с другого мира, его, по всем жестоким и бескомпромиссным законам природы. Может ли рабыня не узнать своего господина?

Четырьмя днями ранее меня освободили от моей цепи в рабском бараке. Моё место там заняла другая рабыня. Я была в ярости от того, что было сделано со мной, но мой живот там хорошо разогрелся. Теперь мне было бы трудно стать снова такой, какой я была прежде. Отныне я должна была бороться со своим собственным телом, с тем телом, которое мне теперь казалось незнакомым. Оно со своим здоровьем и потребностями, с желаниями и неконтролируемыми реакциями, с беспомощностью и живучестью предавало меня! Я вынуждена была воевать с ним! Могла ли я быть самой собой в ошейнике? И могла ли я быть самой собой кроме как в ошейнике! В глубине души я знала, что принадлежала ошейнику, но я настраивала себя отрицать эту реальность, решительно бороться с ней, отчаянно пытаясь уцепиться за последние, изодранные клочки моей гордости! Разве я была не с Земли? Разве в моём родном мире меня не научили тому, какой должна быть «истинная женщина»? Разве я забыла о том, что должна предавать своё собственное тело, лжесвидетельствовать, изменять и отрицать своё самое глубинное и самое реальное «Я», и эти отрицание и разрушение, следовало представлять как удовольствие и украшение! Мы должны быть предателями нашей крови и наших сердец. Но я боялась, что гореанские мужчины не склонны разрешать подобное поведение, по крайней мере, если Ты — рабыня. Чем ещё могла бы быть женщина в руках гореанского мужчины, кроме как всего лишь рабыней? Я должна бежать! Конечно, у них хорошо получилось пробудить меня. Насколько беспомощной я была в их объятиях! Насколько зла я была на саму себя за то, что я не могла ничего поделать с собой, лишь отвечать как наименее и наиболее никчёмная из рабынь! Как я подпрыгивала, стонала, скулила и упрашивала ещё хоть на мгновение продлить их прикосновения! Но как такое могло произойти? Разве я была не с Земли? И насколько одинокой к своему разочарованию и стыду чувствовала я себя, когда, лёжа в темноте на цепи, в беспокойстве крутилась на своей циновке из-за того, что меня пропустили, а то и попросту пренебрегли. Почему бы мне не радоваться этому? Я честно попыталась радоваться, но потерпела неудачу. Потом я узнала, что меня хотели купить, шесть раз за меня предлагали цену. Целых шесть раз! Как я была поражена, узнав об этом. Я, землянка, оказалась желанной, причём как гореанская рабыня! Естественно я стремилась найти признаки этого интереса, этой оценки, волнующей и оскорбительной. Я изо всех сил пытался почувствовать себя смущённой. Мужчины хотели купить меня, как рабыню и животное, которыми я была. Как это прискорбно, как ужасно! Но только одна девушка, как я узнала, получила предложений больше, чем я! Естественно, я понятия не имела, кто именно делал предложения и сколько они предлагали, таким образом, в случае если одно из них будет принято, я не могла знать, у чьих ног я могу оказаться с мешком на голове. Впрочем, когда через некоторое время меня забрали из рабского барака, я оказалась не у ног покупателя, а в доме назначений, в котором нам объявляли о направлении на те или иные работы. Поскольку читать я не умела, список мне зачитали. В мои обязанности снова входила стирка, работа на кухнях, доставка воды, уборка в хижинах и выполнение различных сиюминутных поручений. Я каждый день ждала, надеялась, что меня пошлют к краю лагеря, к вешкам, с заданием накопать корней, набрать ягод или собрать хворост. Меня, как других девушек, за выполнением таких работ никто не контролировал. Признаться, я не понимала, почему. Похоже, они всерьёз думают, что мы все должны возвратиться к нашим цепям. Действительно ли все мы настолько послушны, настолько жаждем наших цепей, настолько очарованы нашими ошейниками? Они просто не знали меня. Я другая! Я с Земли! В тот же день, как только мне дадут такое поручение, которого, конечно, ждать осталось недолго, я воспользуюсь случаем. Я убегу. Им меня никогда не поймать! С какой стати, спрашивала я себя, утверждается, что у гореанской рабской девки нет ни единого шанса убежать? Лично мне казалось, что убежать было бы довольно легко, кроме как ночью, когда нас запирают и приковывают на цепь. Но если убежать не только возможно, но и вполне осуществимо, почему столь немногие девушки пытаются это сделать? Только ли потому, что мы сознаём себя рабынями, и уверены в законности этого?