Джон Норман - Контрабандисты Гора [ЛП]

— Надеюсь, нам за это хорошо заплатят, — проворчала Туза.

— Уже, дорогая моя подруга, — сказала Дарла, — твой кошелёк уже изрядно потяжелел.

— Не доверяю мужикам, — буркнула другая из женщин-пантер по имени Хиза, тёмные волосы которой были подрезаны так же коротко, как у какого-нибудь кузнеца.

— Давайте поскорее убираться отсюда, — предложила четвёртая из охотниц, белокурая широкоплечая Эмеральд, с тревогой посматривая в сторону леса.

Это именно она поймала меня, столь же легко, как попавшуюся в силки вуло. Признаюсь, меня удивляло, что она или любая другая из этих женщин, могла чего-то опасаться. Они настолько отличались, и от меня самой, и от других рабынь. Мне даже было трудно считать их всех женщинами. Мы, стоя на коленях, широко раскрытыми глазами смотрели на них. Но мы, разумеется, были рабынями, законными рабынями. Конечно, я сознавала меня таковой.

— Верно, — поддержала её Хиза.

— Уже скоро, — сказала Дарла, — возможно, в сумерках, мы сможем развести костёр.

— Хорошая новость, — обрадовалась Хиза. — Как я соскучилась по приготовленной пище.

— Тогда мы сможем освободить рты наших маленьких подружек, — добавила Дарла.

— Только прикажем им помалкивать, — буркнула Туза, — заткнём им рты желанием Госпожи.

Туза, поигрывая хлыстом в руке, подошла к нам, стоявшим на колени в стороне, связанным одной верёвкой за шеи и державшими запястья скрещенными перед собой.

— Вот Ты, Тула, — бросила она, тыкая девушку в плечо своим орудием наказания и исправления, — не хотела бы избавиться от этого большого, неудобного комка кожи, вставленного в твой рот?

Тула испуганно уставилась на неё, а потом издала один, тихий, жалобный, просительный звук. И в следующее мгновение на её маленькое плечо с резким свистом обрушился удар хлыста. Девушка почти разъединила запястья, но к счастью удержала их вместе.

— Как Ты посмела заговорить без разрешения? — осведомилась Туза.

— Вообще-то, Ты задала ей вопрос, — напомнила ей Дарла, и в голосе женщины прозвучало заметное раздражение.

Я заключила, что отношения атаманши этой небольшой группы женщин-пантер, и той, кого я сочла, её заместительницей, оставляли желать лучшего.

— Ты же видела, — заявила Туза, — что она подняла голову перед свободным человеком без разрешения!

— Верно, — не стала раздувать конфликт Дарла. — Перераспределите груз.

Этим занялись Хиза и Эмеральд. Нельзя ведь доверять кайиле, чтобы та сама укладывала свою ношу.

— Встать здесь в колонну, — приказала Дарла. — Вы больше не связаны желанием госпожи.

Я встала за Тулой и Милой и с облегчением разделила руки. Я предпочла бы милосердие шнуров, стягивающих мои запястья. Мужчины, как выяснилось, оказались куда добрее, они почти всегда использовали шнуры, и нам не нужно было бояться забыть или, так или иначе, по неосторожности, разделить конечности. Это было намного более жестокой пыткой, вынуждать нас постоянно соблюдать бдительность, быть в постоянном страхе перед тем, что мы могли разделить запястья. Впрочем, я предполагаю, что дело тут не в мягкости мужчин, а в том, что им нравится видеть нас связанными. Они находят, что мы выглядим ещё привлекательнее, будучи ограниченными их узами, беспомощными в их власти. Но, также, насколько это волнующе для нас, для рабынь, знать, что мы совершенно беспомощны перед мужчинами, перед нашими естественными владельцами.

— Они готовы, — сообщила Эмеральд, окинув взглядом нас, стоявших в колонну, придерживая руками ношу, водружённую нам на головы.

— Вы же рабыни, — сказала Дарла. — Стойте как положено.

Мы немедленно выпрямились. Рабыня, как танцовщица, должна быть внимательна к своему положению, осанке, к своей изящности. Она ведь не наделена правом на прерогативы свободной женщины. Она — собственность.

— Мы продадим их на побережье, — заявила Дарла. — Хо! Пошли!

Первый удар хлыста Тузы пришёлся по левому плечу, а второй ужалил заднюю поверхность бёдер. Мы могли издавать лишь тонкие, приглушённые звуки боли. Я стояла последней в нашем маленьком караване, так что именно мне досталось первой, Мила и Тула были следующими. Мы торопливо посеменили вперёд. Туза не жалела своего хлыста.

— Пошевеливайтесь, наши смазливые вьючные животные, — прикрикнула на нас Дарла.

— Харта! — понукнула нас Туза, подкрепляя слово ударами хлыста. -

Харта!

— Вот видишь, дорогая Туза, — усмехнулась Дарла, — насколько быстрее мы можем двигаться с третьей носильщицой.

— Харта! — не унималась Туза.

— За светлое время мы покроем пасанги, — добавила Дарла.

— Я соскучилась по приготовленной еде, — проворчала Хиза.

— Харта! — подгоняла нас Туза. — Харта!

С заткнутыми ртами, мы не могли ни кричать, ни умолять о милосердии. Слезы ручьями текли по нашим щекам. Сдавленные стоны боли, едва слышимые даже нам самим, сопровождали наше спешное движение вдоль реки, тёкшей слева от нас.

— Ничего не понимаю, — буркнул Аксель.

— След всё ещё ясен, — заметил я.

— Да, — кивнул мой товарищ.

— И он ведёт назад к корабельному лагерю, — констатировал я.

Это можно было сказать по положению солнца.

— Она что, имеет отношение к касте Лесников? — поинтересовался он.

— Нет, — ответил я. — А почему Ты спрашиваешь?

— Это — смелая уловка, — пояснил Аксель, — сделать петлю, чтобы запутать след, хотя маловероятно, что это сработает, когда у преследователей есть слин.

— Несомненно, — согласился я.

— А она — смелая, — заключил он.

— С чего Ты взял? — осведомился я.

— Прикинь вовлеченные риски, — пожал плечами парень.

— Верно, — вынужден был согласиться я.

— Я знавал рабынь, конечно, — сказал Аксель, — наивных, неосведомленных, испуганных, попавших в лес, ничего о нём не зная, которые бродили в темноте, быстро теряли ориентиры и блуждали наугад, а некоторые даже, вот умора, просто ходили по кругу.

— Если след и дальше будет идти в прежнем направлении, — заметил я, — то скоро он упрётся в линию вешек.

— Я нисколько не удивлюсь, если так всё и произойдёт, — сказал Аксель.

— И что тогда? — спросил я.

— Он снова углубится в лес, — развёл он руками.

— Если только её не поймают пани, — добавил я.

— Верно, — поддержал меня мой спутник, — или другие.

— Давай посмотрим, — предложил я.

— Именно этим мы и занимаемся, — усмехнулся Аксель и, встряхнув цепной поводок, шедший от его руки к ошейнику Тиомена, скомандовал: — Вперёд, парень.

Я лежала у края лагеря вместе с Тулой и Милой. Мы все были связаны по рукам и ногам.

Когда, ближе к вечеру, наши хозяйки определились с местом для разбивки лагеря, они освободили нас от кляпов, но приказали соблюдать молчание, так сказать, заткнув нам рты желанием госпожи, так что мы не имели права произнести хотя бы звук. Не похоже, чтобы они боялись, что нас могли услышать и таким способом обнаружить их присутствие. Скорее теперь это было удобством для хозяек, которые не хотели, чтобы рабыни досаждали им своей болтовнёй. Захотели бы пастухи или погонщики слушать беседу кайил? Рабыни, конечно, за исключением критических, чрезвычайных ситуаций, не могут говорить без разрешения. Безусловно, при этом у большинства невольниц есть постоянное разрешение говорить, особенно когда они наедине со своими владельцами, однако им всегда ясно, что это постоянное разрешение — именно разрешение, которое в любой момент может быть отменено стоит только хозяину этого пожелать. Конечно, рабыни, как и любые другие женщины, любят поговорить и страдают, если им это запрещено. Им отказывают в одном из самых прекрасных и драгоценных из их удовольствий и подарков. Это мучительно для женщины, не иметь права говорить. Кстати, большинство рабовладельцев любит слушать своих рабынь, интересуются их малейшими мыслями и часто проявляют внимание к их мнению. Но, когда всё, что могло быть сказано, сказано, рабыню могут просто связать и бросить на меха.