Джон Норман - Заговорщики Гора [ЛП]

— Мы же не держали их силой, — попыталась оправдаться я. — Они были свободны уйти в любой момент, когда хотели.

— Но, что если бы их удача им изменила? — поинтересовался он. — И как бы они смогли возместить свои потери, если бы они ушли теперь? И разве их уход не раздосадовал бы смазливую кейджеру, с таким восхищением и энтузиазмом болевшую за них весь вечер, поощряя их возвращаться или рисковать снова и снова? Как они могли уйти, зная, что в этом случае эти негромкие восклицания разочарования, надувание симпатичных губ, будут обращены к другому мужчине?

— Господин бывал в таких домах, — заключила я.

— Возможно, — уклончиво ответил он.

— Пожалуйста, не смотрите на меня так, Господин, — попросила я.

— Твоё аппетитное тело, — сказал мужчина, — следует пороть и пороть.

— Я давно уже не служу в таком доме. Кейджера должна делать то, что ей говорят!

— Верно, — согласился он, — но я подозреваю, что некоторые выполняют то, что им сказано лучше других.

Ответить на это мне было нечем.

— Астринакс рассказал мне о том, как он проверял тебя в офисе Менона, и о том, что Ты легко пойдёшь на предательство, и о том, что Ты мерзкая, двуличная, мелочная кейджера была отличным выбором для такой работы.

— Господин! — попыталась протестовать я.

— О да, — криво усмехнулся Десмонд, — Ты, своими улыбками, выражениями лица, смехом, движениями тела, небрежными прикосновениями, криками удовольствия и разочарования немало сделала для того чтобы удержать человека за столами, побудить его продолжить игру, даже для него это могло закончиться бедностью или нищетой.

— Теперь я другая, Господин, — постаралась переубедить его я. — Я очень многое поняла за то время, что провела в ошейнике.

— Но я привёл тебя сюда, — продолжил он, — не ради того, чтобы наказать никчёмную, позорную шлюху, коей Ты являешься.

— Аллисон не хотела бы, чтобы Господин в ней разочаровался, — сказала я. — Она очень многое поняла и осознала. Её ошейник помог ей в этом. Она хочет быть такой, какой её хочет видеть Господин. Она хочет понравиться Господину.

— Значит, Ты думаешь, что хоть чему-то научилась в своём ошейнике? — спросил Десмонд.

— Да, Господин, — заверила его я. — Очень многому, Господин!

— И как быть лучшим животным?

— Да, Господин.

— Поцелуй мою руку, — приказал он.

Не мешкая, я прижалась губами к его руке и подняла глаза на него. Я чувствовала себя его рабыней. Я хотела быть его рабыней. Я была не в силах выдержать его пристальный взгляд и тогда я опустила голову и сказала:

— Господин говорил, что моё присутствие здесь имеет отношение к моей службе в игорном доме в Аре.

— Так и есть, — подтвердил Десмонд.

Я подняла к нему свои губы, предлагая ему рабыню. Но он отвёл взгляд и уставился в дальний угол комнаты, и я, отпрянув на коленях, почувствовала, как у меня на глаза опять наворачиваются слёзы.

— Я не вижу, чем я могу помочь Господину, — вздохнула я.

— Прежде всего, — сказал тот, — я хочу, чтобы Ты понимала то, что во всё это вовлечено.

Мужчина поднялся со скамьи, подошел к стене и, взяв с полки большой кожаный конверт, вернулся к столу.

— Ты ведь помнишь те листы, расчерченные на квадраты, в которые вы с Хлоей вписывали различные буквы и знаки, — сказал Десмонд.

— Конечно, — кивнула я.

Тогда он извлек из конверта небольшой листок бумаги и спросил:

— Знаешь, что это?

— Нет, — покачала я головой.

— Ты умеешь играть в каиссу? — уточнил он.

— Нет, — снова ответила я.

— Но тебе ведь приходилось слышать об этом, видеть доску, фигуры.

— Да, — кивнула я, — в доме Теналиона в Аре, и даже здесь. Некоторые мужчины играют с это.

— Многие мужчины играют в это, — поправил меня Десмонд. — Некоторые партии записываются. Часто их комментируют, разбирают, обсуждают, критикуют и так далее.

Я посмотрела на него, ожидая продолжения.

— Очевидно, что, чтобы сделать это у фигур, имеются не только правила движений и ценность, но и имена, а также способ как-то определять поля, на которые они могли бы быть поставлены. Клетки доски пронумерованы и названы по имени начального размещения определённых фигур, тех которые стоят на крайнем ряду. У каждого игрока есть двадцать три фигуры, но только десять из них стоят в этом ряду. Вот от названия этих десяти фигур и происходят названия клеток доски. Например, первым слева стоит Посвящённый Убары, затем Строитель Убары, Писец Убары, Тарнсмэн Убары и собственно Убара. Далее следует Убар, а потом в обратном порядке: Тарнсмэн Убара, Писец Убара, Строитель Убара и Посвящённый Убара.

— Мне это кажется излишне сложным, — призналась я.

— В действительности, ничего сложного нет, — не согласился со мной он. — Просто это тебе незнакомо. Например, пятый квадрат в колонне Посвящённого Убары будет именоваться Посвящённый Убары Пять, соответственно, седьмой квадрат в колонне Строителя Убара — Строитель Убара семь, и так далее.

— Да, Господин, — вздохнула я.

— Теперь смотри сюда, — продолжил он, держа передо мной маленький листок, который достал из кожаного конверта, — это напоминает запись игры. В действительности, первые строчки могли бы иметь отношение к игре, например, к дебюту, названному Полётом Тарнсмэна Убара. С другой стороны, если мы будем исследовать лист далее, то найдём, что большинство последующих строк окажется нелогичным, более того, фактически не соответствующим правилам игры. Соответственно, делаем вывод, что этот лист не то, чем он кажется на первый взгляд. Это, скажем так, первый уровень маскировки, призванный не привлекать к записям особого внимания, конечно, это касается людей плохо знакомых с каиссой или средних игроков, которые, с большой долей вероятности, не станут разбираться в аннотации игры, которая у них вряд ли вызовет большой интерес. Это ведь не запись игры Сентия с Коса, Скормуса из Ара, Коридона из Тентиса, Олафа из Табукового Форта или кого-нибудь их уровня. И даже если бы кто-то заинтересовавшийся записанной игрой, попробовал разобраться, скорее всего, он попросту бы выбросил его, решив, что это своего рода розыгрыш или шутка, возможно, даже насмешка от некого критика каиссы, слишком много времени и внимания посвятившего игре. Второй уровень маскировки, конечно, тот, что эти казалось бы бессмысленные знаки главным образом связаны с алфавитом.

— Но ведь в алфавите не сто букв, — заметила я.

Алфавит моего родного языка, кстати, содержит двадцать шесть букв, а типичный гореанский алфавит, насколько я понимаю, хотя это, кажется, не истина в последней инстанции и может немного отличаться в зависимости от местности, состоит их двадцати восьми букв.

— Конечно, нет, — подтвердил Господин. — Определённые буквы в гореанском языке встречаются чаще других, например, такие как Ал-ка, Тау и другие. Таким образом, такие буквы здесь могут встречаться по нескольку раз.