Джон Норман - Заговорщики Гора [ЛП]

Я провела ладонью по голове, почувствовав мягкий ёршик волос. Косынки я теперь не носила. Почему-то это оказалось важным для Лорда Гренделя. Потом я опустила руку, дотронувшись по пути до своего ошейника. Похоже, что тот факт, что моя шея была окружена сталью, идентифицирующей меня как не больше чем кейджеру, также мог иметь некоторое значение.

Этот зверь пугал меня до дрожи в коленях, но, как ни странно, я совсем не была уверена в том, что он желал мне зла. Если бы ему было нужно убить меня, то он мог сделать это в любой момент, легко и безнаказанно. Обычно он относился ко мне с заботой и даже добротой. Он и наказывал-то меня лишь однажды, и тот урок не было никакой нужды повторять. Бывшая Аллисон Эштон-Бейкер — умная рабыня, она быстро учится, очень быстро. Моя неволя в их доме не была тяжёлой. Зверь во многих аспектах, несмотря на его размеры и пугающую внешность, казался мне чувствительнее, разумнее и даже человечнее Леди Бины. И конечно, я себе даже представить не могла, что он в каком-нибудь общественном месте мог бы дать мне десять енов на то, чтобы я продемонстрировала свою привлекательность для мужчин, а если бы провалила этот экзамен, продать мясникам на корм слинам. Я по сей день задаюсь вопросом, поступила бы со мной так Леди Бина или она просто меня пугала. Разумеется, у меня не было ни малейшего желания проверять это на практике. Я подозревала, что она вполне могла бы сделать это, если бы я оказалась не в состоянии удовлетворить её любопытство в этом вопросе, и не потому, что она была бессердечной или жестокой, а скорее просто потому, что ей было интересно. В конце концов, если один объект оказался не способным удовлетворить её любопытство, то от него можно отказаться и заменить другим, который может оказаться более удовлетворительным. Иногда я спрашивала себя, насколько полно она была осведомлена, кроме как интеллектуально или абстрактно, о существовании других людей с их чувствами, эмоциями, желаниями и так далее. Несомненно, она понимала такие вещи, но возможно, не рассматривала их как имеющие особое значение, если вообще имеющие таковое. Интересно также, что она внешне выглядевшая самым что ни на есть человеком, могла до некоторой степени казаться менее человеком, и наоборот, в некоторых аспектах казаться менее человечком, но быть человеком в большей степени. Впрочем, кто может сказать точно, что есть человек, и что значит быть человечным?

Я помнила его слова о том, что его запах смешался с моим. Могло ли это иметь какое-то значение, и имело ли его вообще?

Конечно, сама я его запах не ощущала, по крайней мере, на своём собственном теле.

Моя неволя у Леди Бины и её мохнатого товарища была, как уже отмечалось, довольно лёгкой, но при этом я не могла сказать, что была полностью довольна этим. В этом мире моё рабство, и его уместность, были вскрыты и доведены до моего сведения. Я видела вокруг себя сотни гореанских мужчин, таких мужчин, о существовании которых, живя на своей прежней планете, я понятия не имела, таких больших, сильных и властных, таких естественно самоуверенных, нетщеславно гордых и высокомерных, агрессивных, не сбитых с толку и не противоречащих своей природе, столь проницательных, лёгких на подъём и умелых, столь невинно и безоговорочно зрелых, на фоне которых моя собственная незначительность и мягкость проявлялась настолько ярко, что я казалось их соответствующим призом и желанным приобретением. От одного вида таких мужчин я чувствовала естественное желание встать на колени и склонить голову, надеясь на то, что меня могут заметить и счесть приемлемой, счесть приемлемой настолько, что они могли бы снизойти до того, чтобы щёлкнуть пальцами и указать мне, что я могу следовать за ними, с надеждой на то, что, в конечном итоге, получу в награду их ошейник. Как женщину, или точнее, как женщину определённого сорта, перед такими мужчинами меня охватывала слабость. Я вовсе не жаждала испытывать боль, но была готова принять её, если бы они решили подвергнуть меня этому. Именно мужское доминирование заставляло меня трепетать. Как естественно и правильно, какой цельной, счастливой и благодарной чувствовала бы я себя в таких отношениях. Предполагается, что эти чувства своими корнями уходят в далёкое прошлое, в котором опредёленные приобретённые тем или иным способом женщины, в противоположность другим, отвечали на мужское доминирование, отдаваясь шнурам и своим владельцы, и, поколение за поколением, становились предпочтительным выбором для продолжения рода. Так что, нет ничего удивительного в том, что в женщинах, или точнее во многих женщинах, можно найти готовность и надежды рабынь. И пусть каждая из нас спросит себя, кем она хочет быть, кто она в глубине души. Чествуйте свободную женщину, но держите в руках рабыню.

Наконец, я добралась до края рынка Цестия.

В памяти вплыли слова зверя о том, что мне не надо бояться. Но я боялась. А кто бы ни испугался?

Я в очередной раз коснулась своего ошейника.

Не были ли мы в некотором роде выведенными для ошейника?

На своей прежней планете я его не носила, если только в мыслях. Но здесь, в этом мире, он был на мне. Он был реален и заперт на моей шее.

Любой житель этой планеты, едва посмотрев на меня, немедленно увидит перед собой кейджеру, и будет воспринимать меня таковой, той, кто я есть.

Большая часть рынка была погружена в темноту. Лишь в одном месте, по правую руку от меня, у дальнего края стоял столб, с которого свисал единственный фонарь, мерцавший тусклым жёлтым светом и немного покачивавшийся на ветру.

Опустившись на четвереньки, я медленно и осторожно поползла к ларькам менял, естественно, закрытым. По пути я использовала любое прикрытие, какое только могла. Это, конечно, были пустые ларьки, товары в которых появятся только с рассветом. Крестьяне из окрестных деревень обычно приносят продукты своего труда с первыми лучами солнца. Также по пути мне попадались разбросанные тут и там корзины, коробки, ящики и сундуки, по-видимому, пустые, несколько поваленных стеллажей, которые обычно стояли у задней стенки ларька, или, тоже достаточно часто, позади расстеленной прямо на мостовой циновки или коврика.

Я чуть не завизжала, когда из-под моей руки выскочил крошечный урт, по-видимому, испугавшийся не меньше моего. Таких как он на моей ладони могло поместиться два или три зверька.

Внезапно одна из лун выглянула из-за облака и на мгновение осветила рынок своим безжизненно бледным светом.

Приблизительно в пятидесяти, или около того, шагах слева от себя, я увидела платформу одного из двух преторов этого рынка. На ней возвышалось одно единственное курульное кресло. На платформу вели несколько деревянных ступеней. Иногда над ней натягивали тент.