Сэмюел Сайкс - Десять железных стрел [litres]

– Епт, ты его знаешь? – поинтересовался Руду, вытряхивая из трубки пепел. – А я поспорил с дамочкой две ниши назад, что у него нет друзей. Ты стоил мне шести наклов, малец. И это после всего, что я для тебя сделал.

– Знаю его? Знаю ли? – бросил на него потрясенный взгляд Урда. – То есть знаю ли я о Сорокафунтовом-Бочонке, самом прославленном инженере и знатоке революционных технологий за пределами Уэйлесса?

– И в пределах тоже, – пробормотал Джеро, скрестив руки на груди. – Чтобы вернуть то, что этот ублюдок спер, они отправляли целые войска.

Сорокафунтовый-Бочонок стянул колпак и горделиво протер линзы.

– То, что запрещено – всенепременно необходимо, – отозвался он. – Если обратитесь к Законам вольнотворцев, единственным законам, что имеют значение, к вашему сведению, вы тотчас обнаружите, что знаниям Славной Революции Кулака и Пламени, – он умолк и окинул помещение взглядом, – а это, замечу, единственно верный способ на нее ссылаться, будьте любезны и спасибо за понимание, надлежит не копиться под замком, но быть представленными массам и/или любому, кто сумеет их добыть, что я и сделал. – Вольнотворец водрузил колпак на голову, поправил линзы и фыркнул. – Вот так-то.

– Четко. – Руду затянулся и выдохнул дым в сторону Сорокафунтового-Бочонка. – Короче, эти ушлепки ищут какую-то революционную срань.

– Тогда вы и в самом деле явились куда надо. – Сорокафунтовый-Бочонок попытался величественно отмахнуться от дыма. – Как вы, несомненно, понятия не имеете, ведь не способны на интуитивно понятный сбор сведений, как вольнотворец моего калибра, в последнее время нам доступно множество механизмов. После Гордого дезертирство неуклонно растет, солдаты массово бросают орудия.

– Гордого? – переспросила я, чувствуя прилив чего-то, полного надежды, который я, как мне думалось, восхитительно успешно подавила. – Ты про Кэв…

– Железный Флот, – влез Джеро, шагнув вперед. – Десять Стрел. Что ты о них знаешь?

– А, лишь все, что только можно знать, – засаленный мужик деланно кашлянул в сторону Руду. – Впрочем, раз уж вы нынче пребываете в месте, народу известном как Вороний рынок, я полагаю, вы явились покупать, а не дискутировать, о чем я крайне сожалею, ведь вы лишаете себя возможности приобрести ценные знания.

Джеро вздохнул.

– Так ты торгуешь или как?

– Да.

– Великолепно, мы ищем…

– При условии, – перебил Сорокафунтовый-Бочонок, – что вы сумеете доказать, что являетесь ценителями, способными проникнуться теми знаниями, что я накопил, ведь я не какой-то торгаш железной похабщиной, но уважаемый приверженец механических форм.

– Да еб твою, – застонал Джеро. – Можно я просто заплачу больше, чтобы пропустить эту часть?

– У вас, случаем, нет чертежа первого образца ходячего танка, известного под военным названием «Неопровержимый Лик Страждущих»? – осведомился Сорокафунтовый-Бочонок.

– Нет, я…

– Тогда нет, не можете. Я вложил в данную коллекцию безмерное количество сил и не намерен расставаться с ней, зная, что ее используют во зло.

– Заверяю вас, Сорокафунтовый-Бочонок, сэр, мы ни за что не отнесемся к вашим познаниям или вашему искусству без должного почтения, – подал голос Урда. – Однако мы испытываем необходимость…

– Урда, мать твою, не смей ему подыгрывать, – прорычал Джеро. – У нас нет времени на…

– Перво-наперво, не могли бы вы так любезны воздержаться от ругани, милейший? – Сорокафунтовый-Бочонок зачем-то коротко мне поклонился. – Не хотелось бы оскорбить чувства дамы, если есть такая возможность.

Я сощурилась.

– Чо?

– Кроме того, если у вас нет времени дискутировать, значит у вас нет времени и проникнуться, как гласит старинная мудрость, – презрительно оскалился вольнотворец. – А если вы неспособны проникнуться тем, чем я здесь занимаюсь, я не вынесу того, что…

– Прошу, он не имел в виду…

– О, я, блядь, определенно имел в виду…

– И пусть я восхищен вашей прямотой, я не могу, положа руку на сердце…

– Это ты еще не видел прямоту, ты засаленный…

И так далее.

Не хочу показаться грубой, но как только в одной комнате оказывается больше двух мужчин, остается, по сути, только ждать, когда обнажатся либо клинки, либо члены. У меня не было желания видеть ни то, ни другое, и ситуация, судя по всему, была из тех редких и раздражающих, которые нельзя разрешить просто всех перестреляв.

Я злилась, я страдала от боли, и я слишком, мать их, устала, чтобы все это делать.

– Да чтоб меня, – прошептала я, – что ж их угомонит-то?

Ноздри затрепетали, уловив едкий запах горящих листьев. У меня под носом издевательски проскользнул ленивый завиток розового дыма. Я опустила взгляд и увидела протянутую руку – и предложенную мне длинную трубку, полную запрещенных наркотиков.

Надо ли говорить, что Руду мне очень нравился.

Говорят, скиталец без пороков – ничто.

В этом есть доля правды. Те из нас, что ушли в скитальцы, как-никак, сделали такой выбор потому, что понятие подневольности перестало нас устраивать. Даже более недобрые описания нас, мол, скитальцы – жестокие безумцы, которые используют свои силы исключительно для удовлетворения извращенных желаний, что шастают туда-сюда в опьяненных магией головах, не то чтобы слишком ошибочны – и некоторые мои друзья действительно жестокие безумцы.

Лично я предпочитаю смотреть на это более оптимистично. Да, нам особенно не на что тратить нашу добытую нечестным путем прибыль, кроме как на выпивку, наркотики, приятное общество. Однако пороки играют в жизни скитальца важную роль. Для некоторых они лишь передышка от Мены, которую Госпожа Негоциант взимает в обмен на их силы. Для других – возможность забыть всех тех, кто заслуженно или нет желает им смерти.

Для меня? Всякое мгновение, когда я предаюсь порокам, это мгновение, когда я ничего не взрываю и никого не протыкаю, так что, можно даже сказать, общество должно меня благодарить, если я сижу в переулке и курю шелкотрав.

– Черт, женщина, я предложил тебе тяжку, а не дунуть как, мать его, дракон.

Если б только Руду был того же мнения.

Я, не обращая внимания на его возмущение, продолжила затягиваться. Дым перетекал изо рта в легкие, и с каждым вдохом боль отступала, гнев растворялся, и появлялось сильное желание заточить бутерброд.

Я задержала дыхание насколько смогла, потом выдохнула розовое облако. Губы растянулись в ленивой усмешке, я наблюдала, как дым пляшет, извивается у меня над головой, поблескивая крошечными искорками.

– Пеплоустам плевать, что ты накуриваешься во время работы? – поинтересовалась я, возвращая трубку. – Я думала, у них насчет таких штук есть принципы.