Сэмюел Сайкс - Десять железных стрел [litres]

Ненадолго, по крайней мере.

Я помнила и этот сон.

Он каждый раз был разным – настолько, что я с трудом вспоминала, как оно случилось на самом деле. Иногда я говорила все правильно, и она смеялась, улыбалась. Иногда я говорила все неправильно, и мы тут же возвращались к ссоре. Однажды я просто схватила ее и поцеловала, и долго пыталась понять, чем же она пахнет.

Жасмин. Она любила цветочные запахи.

Но всякий раз концовка была одна. Неважно, что я говорила, что я делала, как старалась или нет. Концовка все равно была одна.

Улыбка исчезала. Лиетт отворачивалась. Я тянулась к ней. Она была слишком далеко.

– Прости, – произнесла я. – Он мне нравится. Правда.

– Нет, не нравится.

– Я же сказала, что нравится! – рявкнула я.

– Сказала, – согласилась Лиетт. – А еще сказала, что им нельзя убить человека. Да, нельзя. Он не для того. Я не… – Она стиснула зубы. – Я не хочу давать тебе оружие.

Я моргнула.

– Почему? Мне нравится оружие.

– Не нравится. Ты его любишь. Ты никогда не перестаешь думать об оружии.

Я сжала губы, по шее пробежали холодные мурашки.

– Перестаю. Переставала. Вчера же, разве нет? Когда говорила то самое, когда мы делали то самое?

Лиетт обхватила себя руками, закрыла глаза.

– И мне пришлось просить тебя вынести ту… ту штуку из комнаты, чтобы мы смогли. – Она глянула на дверь, за которой в своей первой кобуре, что он позже сжег дотла, лежал Какофония. – Я до сих пор чувствую, как оно пялится.

Я вздохнула, откинулась назад.

– Я говорила, он не может…

– Оно, – перебила Лиетт. – Это оружие, а не человек.

– Он! – рявкнула я в ответ. – Какофония – это Какофония. Он – это причина, по которой я вернулась живой. Шрам – это не развлекуха, мать ее. Я там сражаюсь.

– Даже не смей читать мне нотации по поводу опасностей, о которых я прекрасно осведомлена. – Лиетт развернулась ко мне, и суровый взгляд за линзами очков медленно погас. Она вздохнула, потерла виски. – Я… я знаю, что там тяжело. Знаю. Но… когда уже станет достаточно?

– Достаточно чего?

– Оружия, сражений, убийств? – Лиетт подалась вперед, уставилась на шрам, что извивался от моей ключицы до живота. – Когда уже станет… когда я смогу…

Она не сумела найти слова. Еще одна причина, по которой я понимала, что вижу сон. Но, как ни крути, ударило больно. Я упала на кровать, прикрыла глаза руками, вздохнула.

– Прости, – прошептала я.

Потянулась, вслепую зашарила по постели. Не знаю, потянулась ли Лиетт в ответ. Но ее ладонь все равно оказалась в моей.

– Прости за незнание, – продолжила я. – Хотела бы я знать столько же, сколько ты. Хотела бы видеть все, как ты, но не умею. Я не знаю, как… все наладить. Не знаю, как перестать любить оружие, или как перестать нарываться на бой, или как перестать… все это. Я не знаю, потому что я не думаю. Я просто нахожу клинок, нахожу имя, и все случается и… я не знаю, как положить этому конец. Я еще не поняла. Прости.

Я стиснула ее руку.

– Но это не все, что у меня в голове. Там ты. Всякий раз, как сражаюсь, я думаю о тебе. Всякий раз, как истекаю кровью, я думаю о тебе. Всякий раз, как падаю и в рот набивается грязь, все, о чем я могу думать – это что нужно встать и похромать прочь, чтобы вернуться к тебе. Я не знаю, как положить этому всему конец. Но я на пути к разгадке. Надеюсь, что на пути. Однажды я пойму.

И это все те слова, которые я не сказала тогда.

Все те слова, что я носила в себе, глубоко, с болью, как любой шрам.

Все те слова, что я потеряла, как потеряла тот нож, где-то на той суровой земле.

Мне все приснилось, потому что такого не случилось на самом деле. Но в то же время сны не такие. Этот не обволакивал нежностью. В нем все еще было больно.

Больно, когда я произнесла те слова. Больно, когда она стиснула мою ладонь. Больно, когда меж моих пальцев заструилась кровь.

– Правда? – просила Лиетт.

Я опустила взгляд. Ее руки стали ножами.

– Поймешь?

Я подняла голову. Лиетт больше не держала мою руку. Она стояла, далеко-далеко, на темной равнине. Солнце исчезло. Взвыл холодный ветер. Перед ней возникла тень.

– Или просто продолжить сражаться?

Дарриш. Светлоокая, хмурая, она соткалась из тени. За ней – еще кое-кто.

– Продолжишь искать оружие подобное тому, что у тебя было?

Джинду.

И Враки.

И остальные. Все они. Люди, которых я не знала, которых знала, все те, кого я убила.

– Каково это было, – заговорили они мертвыми голосами, – когда ты их сожгла?

Взорвалось пламя. Я прикрыла глаза ладонью. А потом земля пропала, осталась на многие мили внизу. Как и дома. И люди. И пламя.

Я летела высоко, гордо над ними, алым облаком на черных небесах. Но огни продолжали взметаться. А с ними – и руки. Почерневшие, со стекающей кожей, с торчащими костями пальцы тянулись, и дым доносил с собой крики.

– Каково это было, – шептали они, – летать?

И я закрыла глаза. И я раскинула руки. И я дала пламени подняться, поглотить и меня.

Так было легче, проще отдаться огню, чем признать…

Что это было великолепно.

С забитым золой ртом. С поцелованным пеплом вдохом. С полной шипов улыбкой. Голос шептал.

– Эрес ва атали.

И я исчезла.

– Она мертва?

Голоса. Далекие. Тихие. Угасающие.

– Нет. Глянь на трубку. Она просто накурилась.

Они стекали ко мне по капле, просачиваясь сквозь трещину где-то в недрах той темноты, где я лежала, обернутая мягким, заботливым мраком.

– Само собой, мы все тут помрем, если не разбудим ее. Помоги-ка.

Кто-то взял меня за плечи. Я знала это, но не чувствовала. Я ничего не чувствовала.

– Э-э… ты уверен? Разве можно будить людей, которые делают… это?

Погоди, нет. Меня осенило. Я что-то почувствовала.

– Еб твою, ты хоть раз можешь быть полезным?!

– Я не виноват, что мы все умрем! Прошу внести в протокол!

Раздражение.

Очень сильное раздражение.

Моя ладонь взметнулась, отбила схватившую меня руку. Веки затрепетали и разомкнулись, свет прокрался к глазам на безжалостных, отчаянных когтистых лапах. Сквозь головокружение и муть я умудрилась различить лицо – с очень уж обеспокоенным выражением.

– Эй, привет-привет. – Джеро облизнул губы, глянул через плечо и снова повернулся ко мне. – В общем, все пошло не по плану.

Я моргнула. Сощурилась. Кашлянула.

– А?

– Короче, – вздохнул Джеро, – вольнотворец…

– Который больше никогда с нами не заговорит! – вклинился визг Урды, встревоженный, лихорадочный.

– Заткнись, – отрезал Джеро. – У него таки были нужные нам чертежи. Не полный набор, само собой, но нам достаточно для отправной точки.

– Что не имеет значения, – опять влез Урда, – потому что Пеплоусты нас убьют. Милостивые небеса, мы оскорбили Пеплоустов! Я знал, что это плохая идея. Знал, знал, знал!