Сьюзан Деннард - Потому что ты любишь ненавидеть меня: 13 злодейских сказок [антология]

Мы увидели его во время ланча.

Мы тогда сидели в столовой, помнишь?

Я как раз читала тебе лекцию, почему ты никогда не наберешь проходной балл по биологии, если до сих пор путаешь стрекательные и пищеварительные клетки... Кстати, прости меня за это, Джин. Если подумать, я была еще той задницей. Почти как папочка.

Первой вошла директриса Хадсон, взорвавшая серое однообразие столовой обычной своей живостью. Она прорезала очередь за пиццей – сплошь парни – очередь за салатами – сплошь девчонки – будто Моисей, раздвигающий волны Красного моря.

А затем общий вздох пронесся по помещению – от входа и до нашего стола в укромном уголке, помнишь? Как раз в тот момент, когда я углубилась в интереснейшие детали морфологии медуз, ты отвернулась, чтобы посмотреть, в чем дело.

– Ни черта себе, – сказала ты. – Я надеюсь, это в наш класс.

Я проследила за твоим взглядом...

И мои легкие зазудели.

До этого момента Джима заслоняла от нас миссис Хадсон с ее огромной юбкой. «Ни черта себе, – подумала я. – Я надеюсь, это в наш класс».

Я не знаю, как это объяснить.

Ничего особенного в Джиме Мориарти не было.

Подшитые джинсы и фланелевая рубаха на пуговицах? Тотальная хипстота. Очочки в толстой оправе? Уже не в моде. Темные волосы, романтично зачесанные набок. Банально до тошноты.

Но почему-то в момент, когда школа целиком уставилась на Джима Мориарти, мы все чуточку подобрались. А затем по столовке побежали шепотки, заструились потоки слухов – якобы его исключили из прежней школы за то, что он взломал сервер и изменил оценки; вроде бы его брали под арест за то, что он проник в информационную систему банка и стер там все данные о своих долгах.

Последнее звучало более-менее правдоподобно, как и то, что родители Джима погибли в автомобильной катастрофе, и что воспитал его дядя.

Даже само имя – Джим Мориарти – источало аромат «плохого парня» или готического героя из времен Мистера Рочестера или Хитклиффа; или даже одного из тех вампиров, на которых в кино всегда западают девчонки.

Я была заинтригована. Мгновенно. Как и все остальные ученики «Бейкер-стрит». Мне хотелось понять его развязность, его наигранный скучающий вид, ленивую улыбку и полное отсутствие интереса ко всему, что находится рядом – к школе, одноклассникам, миру.

Он был всем, чем мне никогда не стать, понимаешь?

Помнишь, как на следующий день он, пританцовывая, явился на экзамен по биологии, к которому мы готовились целую ночь, и затем той же вальсирующей походкой удалился, потратив на ответ пятнадцать минут?

И мисс Адлер не остановила его, лишь проводила взглядом, когда Мориарти уходил, спрятав руки в карманы новенькой формы. И она не остановила его и на следующий день, и ни разу, когда он внезапно исчезал посреди занятия.

Никто из нас не возмутился!

Мы лишь завистливо смотрели, как он уходит, тот, кто живет по неким внутренним часам, чье тиканье слышно лишь ему одному. Мы думали, что он удаляется, чтобы покурить или закинуться чем-то более серьезным, но мы все ошибались.

Джим Мориарти уходил в библиотеку.

Я знаю, Джин, поскольку я ходила туда с ним.

Это произошло в октябре. Первая неделя, третий цикл.

Джим провел в «Бейкер-стрит» почти месяц.

У меня был свободный час, но вместо того, чтобы пойти в нашу комнату и поиграть на скрипке, как я собиралась, я отправилась в библиотеку. Я обычно делала так, когда меня кусал клоп прокрастинации или я готовилась к надвигающемуся турниру по шахматам.

Клянусь тебе, Джин, это мало кто знает, но в дальнем углу библиотеки стоит шахматный столик. Типа проходишь через главный зал, где потолок как в соборе, затем огибаешь читальню, кресла в которой обтянуты скорее дырами, чем кожей, и ныряешь в узкий проход справа между высоченными полками, теми, где приходится шаркать плечом и справа и слева, чтобы пропихнуться дальше.

И вот он, столик.

Стоит рядом с запыленным окошком, которое, как я думаю, не мыли лет десять. Поверхность такая же пыльная, и рядом два кресла, в отличие от вышеупомянутых, почти не тронутые людьми. И на стене печальный тусклый светильник, что еле теплится.

Я типа была на девяносто девять процентов уверена – пока не появился Мориарти, – что никто, кроме меня, не знает об этом уголке. Дело в том, что на высоких полках громоздились книги на французском, немецком и испанском, и будем честны, никто не читает на французском, немецком или испанском, если этого не зададут в классе.

Так что я сидела, таращась на доску, где красовался импровизированный мат Бодена. Шахматный матч против школы «Скотланд-Ярд» ожидался через несколько месяцев, но почти каждый вечер я баловала себя мечтами о том, как мы надерем им задницы. Серьезно, пешки и слоны мата Бодена приходили ко мне даже во снах.

Садовники работали снаружи, размытые фигуры и шляпах с широкими полями, вооруженные газонокосилкой, которой срочно требовался новый карбюратор, по меньшей мере, если судить по издаваемому ей ужасному жжж-жжжжжжжжжжжжжж-жж-жжжж...

Один из садовников как раз спугнул воробьев из гнезда над окном, и я наблюдала, как их силуэты мечутся за пыльным стеклом, когда кто-то произнес:

– Черный слон на Ф5.

Я подпрыгнула, и только чудом не завопила.

Это был настоящий шок, и в свое оправдание могу лишь сказать, что туда никогда никто не заходил. Я имею в виду, я настолько привыкла сидеть там в одиночестве, что иногда почти засыпала над доской.

Я глянула в сторону книжных полок: Джим стоял там, улыбаясь.

Одной из тех его уклончивых, половинчатых улыбок, когда поднимался только левый угол рта.

– Могу я сыграть? – спросил он, подходя к столику.

Я молча кивнула, и Джим скользнул в свободное кресло. Кожа заскрипела, и этот звук заставил его улыбнуться, на этот раз по-настоящему, во весь идеальный рот.

Он забавлялся.

Испытывал эмоции, которых я в нем до сих пор не замечала.

Джим Мориарти может чувствовать, и вот он во всей красе. Ухмыляется.

В мою сторону.

Он положил книгу на пол рядом с ножкой своего кресла. Я не заметила, что он держит ее, поскольку была слишком занята, пытаясь спрятать дрожь в собственных руках. «Мадам Бовари» – красовалось на обложке. Автор – Густав Флобер.

– Хорошая книга? – мой голос был постыдно натянутым, но кто может осудить меня? Вот он, клевый, таинственный парень, умеющий читать по-французски, и желающий сыграть со мной в шахматы.

Вещи наподобие этой никогда не случались ранее с Ширли Холмс.

– История нормальная, – неопределенно ответил Джим: ни да, ни нет.

Взгляд его был обращен на доску, он хмурил брови тем особым образом, который я вскоре начну узнавать. Если заглянуть в будущее – борозда на переносице означала, что он играет в шахматы.