Сьюзан Деннард - Потому что ты любишь ненавидеть меня: 13 злодейских сказок [антология]

Со мной.

– Но она и немного пугающая, – добавил он после паузы.

– Как так? – спросила я, чуть сдвигаясь так, чтобы спрятать ладони под бедра: проклятые ублюдки все еще тряслись.

– Ну, там речь о женщине, которая всю жизнь верила в сказки, – его темные глаза блеснули, а затем жестом, что заставил бы судорожно вздохнуть половину школы, он снял очки.

Без них он выглядел моложе, черные толстые оправы скрывали большую часть лица. Плюс они оставляли две красные отметины на переносице, и нечто в этих отметинах заставляло Джима выглядеть... уязвимым. Выставленным напоказ, разоблаченным.

Я сглотнула:

– А что не так с тем, чтобы верить в сказки?

– Реальность после них кажется не такой уж живой.

– Ааа... – разговор как-то незаметно стал несколько сложным для меня.

Да, ты не ошиблась, Джин, все верно – я признаю, что есть вещи, в которых я не разбираюсь лучше всех, и я признаю, что мне очень – не задохнись от удивления – неловко по этому поводу.

Но затем Джим сделал ход, поставив коня на ФЗ, и я вернулась в родную стихию. Он сделал ошибку, понимаешь? Нет, не ляп новичка, ведь он явно знал, как играть, по уж точно выбрал не самый удачный вариант.

Ну а я не собиралась играть с ним в поддавки только потому, что у него красивые глаза и вообще он кажется мне Крутейшей Персоной, Когда-либо Жившей На Земле. Поэтому я двинула слона на две клетки, после чего мой оппонент бросил взгляд на доску и нахмурился.

Финал игры прошел в молчании.

Короткий финал, поскольку я устроила Джиму кровавую баню.

Типа завершила все за десять ходов...

– Мат! – объявила я, выпрямляясь в кресле и немного выпячивая грудь.

«Красуясь» – как ты всегда обвиняла меня.

Он засмеялся, и звук этот повалил бы с ног половину наших девчонок, как он повалил меня. Такая неожиданность. Такое глубокое удовольствие.

Потом он нацепил очки и включил улыбку на полную мощность:

– Сыграем еще завтра?

Олень в свете прожекторов. Я смогла только изобразить кивок.

– Отлично, – он поднялся, подцепил книгу с пола и двинулся к тоннелю из полок. Но прежде чем исчезнуть, он оглянулся: – Увидимся завтра, Холмс.

Это было сказано небрежным тоном. Игриво, почти заигрывающе.

И не оставило мне выбора – что ответить.

«Увидимся завтра», – отрезал Мориарти.

«Увидимся завтра, Джим», – сказал бы любой на моем месте.

Так что я изобразила кривую усмешку и заявила:

– Увидимся завтра, Джеймс.

Как только ответ покинул мои губы, я ощутила, что говорю раболепно.

Ничего удивительного, что никто так и не пригласил меня на зимний бал, ведь я не умела – и все еще не умею – флиртовать.

Но, уже покидая меня, Джим рассмеялся. Все тот же удивительный взрыв звука. Понятно, что на этот раз он оказался приглушен стенами из книжек на иностранных языках, но я, Ширли Холмс, заставила его рассмеяться.

Дважды.

После этого мы играли каждый день.

Он становился лучше и лучше. Как и я, наверное.

Особенно долго мы засиживались за доской всю третью неделю октября. Надвигался Хэллоуин, и как-то раз речь у нас зашла о необычайно теплой погоде, что сто

яла за окнами.

– Чудно, – сказал Джим, поглядывая на грязное стекло, за которым царил солнечный день. – На Хэллоуин должно быть холодно, ветрено и чтобы листья летели. Или, по меньшей мере, чтобы хоть немного прохладно...

– Скажи спасибо глобальному потеплению, – я сдвинула пешку на А4. – Серьезно. Привыкнешь к этому. У нас никогда не бывает по-настоящему холодно, и если тебе хочется белого Рождества, то лучше тебе отправиться на север. Даже в декабре тут теплее, чем было, когда мы всей семьей жили в Йоханнесбурге.

Я немножко рисовалась, надеялась, что он спросит о моей южноафриканской маме.

Он спросил – очко мне! – так что я рассказала свою любимую историю про то, как бабуины вломились на кухню моей бабушки, и засрали там все подряд.

– Ничего себе у тебя семейка, – сказал он в качестве комментария, но его лицо, его тон... они были отстраненными, почти печальными.

Я так надеялась, что он наконец заговорит о своей семье, о собственном прошлом, о том, откуда он такой взялся. Правда ли то, что его родители погибли в аварии? Исключали ли его из школы за подделку оценок?

Самый свежий слух был о дяде Джима – якобы тот работал на ЦРУ, пока не допустил утечку секретных материалов, и затем избежал наказания, скрылся от бывших коллег. Да, я раскопала кое-что о Грегори Мориарти, который совершил все это – да, Джин, Гугл творит чудеса – но я не смогла доказать, что он состоит с Джимом в родстве.

А сам он определенно не собирался рассказывать о себе ничего.

Вместо того, чтобы заговорить, он слегка откинул голову и уставился на меня напряженным взглядом, заставившим мои руки вновь задрожать.

Будь я кем-нибудь другим, я бы в ответ изобразила что- то из арсенала флирта. Вспыхнула бы лукавой улыбкой или затрепыхала ресницами, или захихикала как дурочка... ведь парни ведутся на это, правда? Но вместо этого я повела себя так, как никогда не веду в жизни – покраснела и шлепнула коня совершенно не туда, куда собиралась.

– Ты хочешь быть юристом, – сказал он в конце концов, все не отводя взгляда. Пришло время ответного хода, но Джим пока не смотрел на доску, он таращился на меня. – Твоя подруга Джин Ватсон упоминала об этом.

Я поджала губы – это что, он разговаривал с тобой обо мне? Хороший знак, да? Тогда почему ты никогда не рассказывала об этом мне, Джин?

– Нуда... – я пожала плечами. – Я всегда собиралась пойти учиться на юриста. Гарвард, как папа.

– Почему? – тут его глаза вернулись к доске, а ко мне вернулось дыхание. – Неужели ты так страстно интересуешься всякими «в данном случае» и «следовательно»?

– Нет, – я усмехнулась, ощущая, как волна жара ползет по шее. – Если честно... Хочется помогать людям.

– Ты имеешь в виду, что ты хочешь помогать своему бумажнику, – возразил он. – Или может быть, бумажнику твоего отца?

– Ничего подобного, – уперлась я, хотя как только он озвучил свой аргумент, я поняла, что да, не так уж Джим и неправ. – Папа использует закон, чтобы победило правосудие, для тех, кто обвинен несправедливо. И я хотела бы заниматься тем же.

– Но ты наверняка знаешь, что десять тысяч человек каждый год сажают в тюрьму ни за что. Все смотрится так, словно «преступники», находящиеся за решеткой, как раз и обвинены несправедливо.

– Да ладно тебе! – я наклонилась вперед. – А что насчет тех, кто сидит за дело? Насчет людей, которым на самом деле требуется помощь, и только от юриста зависит, что с ними будет?

– Пожалуйста, Холмс, – он состроил хмурую, полную разочарования гримасу. – Никогда все не бывает так просто, ага?