Сьюзан Деннард - Потому что ты любишь ненавидеть меня: 13 злодейских сказок [антология]

Но в этот момент я увидела все как есть.

И поняла, что была полной идиоткой.

– Я не иду, – добавила я просто на тот случай, если Джим не знает, что я не ангажирована.

– Отлично, Холмс, – он медленно кивнул. – У меня есть одна книга... Я принесу. Где твоя спальня?

– Мальчикам нельзя приходить в женское крыло.

– Да ну, перестань, – легкое движение бровей, – Мне очень нравится слушать, как ты говоришь о правилах и запретах. Но еще больше я хотел бы увидеть твое другое «я», – он сдвинул ферзя на Д7, аккуратно огладил шишечку на верхушке.

Ласка, от которой я не могла оторвать глаз.

Это движение вновь напомнило мне о том, что я испытала на аттракционах. Мгновенно перехватило горло, желудок заныл от предвкушения... петля за петлей, петля за петлей. И не слова Джима, какими бы игривыми они не выглядели, стали тому виной, а его жест – то предложение, которое подразумевали пальцы, скользнувшие по «шее» ферзя.

Почему ты должна стать человеком, сотканным из ожиданий других?

Ширли Холмс, ты можешь быть как я, если только попробуешь...

Но дело в том, что как бы я этого ни хотела, и как бы я ни желала Мятежа с большой буквы М, я не была готова стать призраком. Пока нет.

Но я в то же время не была готова к тому, чтобы потерять наш мир внутри стеклянных стен.

Так что я улыбнулась, ощущая, как щеки мои пылают:

– Комната пятьдесят четыре, Джеймс. Угловая. Но дождись, пока бал начнется. Годится?

– Твое желание – закон для меня, Холмс.

Если бы только это было правдой, Джин. Если бы только это было правдой.

Он явился через окно. Не через дверь, как я ожидала.

Ты была – конечно же – на балу с Марти, и я сидела у стола, делая вид, что работаю над дифференциальным исчислением. Но я билась над одной задачей уже четыре часа и без малейших признаков того, что решение становится ближе.

Я наложила макияж вместе с тобой – помнишь? Пока ты болтала о том, что ждет тебя на танцах, я заставила тебя показать мне, как создается иллюзия скул. «Подчеркивание», – сказала ты. Но как только ты ушла, я смыла все.

Я боялась, что Джим заметит и начнет рассуждать о «мифах красоты».

Стук в окно заставил меня подпрыгнуть в кресле.

Окно находилось прямиком над моим столом, но я держала жалюзи опущенными. Поэтому и не видела, как он появился на том отрезке крыши, что находится прямо под подоконником.

Я подняла жалюзи, и разглядела его лицо, что едва не светилось в полумраке. Размытое и внушающее страх, почти призрачное. Я повернулась, чтобы выключить лампу, и лишь затем отщелкнула шпингалет, как оказалось, чтобы услышать лишь одно слово:

– Присоединяйся.

Я не задумалась, надо ли мне это, не вспомнила о правилах, о скользкой крыше и сорокафутовой пропасти под ногами, я даже не подумала, как нелепо я выгляжу, забираясь на стол и протискиваясь в окно.

И теперь я хорошо понимаю: мы все так западаем на вампиров из кино лишь потому, что иногда забываем – солнечный свет убивает.

Крыша прекрасна ночью, битумная черепица сверкает так, что и представить нельзя. Путь эльфов, которым следовал Джим, пока я следовала за ним. Сначала мы пересекли новый корпус над спальнями и оказались на деревянном, покрытом мхом гонте старой школы.

Джим во время этой петли через крыши ощущал себя абсолютно комфортно и легко. Я старалась как могла, понимала, что это не моя стихия, но очень хотела, чтобы эта высота, тени и волшебная дорога принадлежали в том числе и мне.

Когда Джим наконец остановился, я по гнезду в водосточном желобе и по очертанию живой изгороди внизу определила, что мы находимся над нашим уголком в библиотеке.

Джим, мерцавший в лунном свете, повернулся ко мне:

– Давай посидим на краю.

В тоне приказ, но в протянутой мне руке – вопрос, и я ответила на него, вложив свою ладонь в его. Пальцы оказались сильными, но холодными, как поверхность ледника.

Джим сел сам и помог мне устроиться так, чтобы мои ноги болтались над маячившей внизу изгородью. Нашей изгородью, которая, несмотря на все усилия садовников, продолжала расти каждый день.

Глядя назад, я понимаю, что это была ужасная глупость – сидеть на самом краю. Только в тот момент у меня в крови полыхал вид на провал, рухнув в который, я переломала бы себе кости, плюс коктейль из гормонов и медиаторов. В мозгу. В сердце.

Это была одна из тех вещей, которых я никогда не делала, так что все мысли, разум и дарвиновский здравый смысл оказались заслонены той бурей света и молний, что бушевала у меня в груди.

Я думала... Джим подвинется ко мне. Еще ближе. Коснется...

Он этого не сделал. Между нами раскинулась пропасть в два фута.

Сложив руки на груди, он лег на спину, и принялся раскачивать ногами так, что черепица заскрипела. Ветер промчался над нами, сырой под влиянием того, что могло бы сойти за зиму в наших местах, несущий аромат земли и вчерашнего дождя, листьев, что гниют под дубами.

Никаких морозов. Лишь жизнь, дающая начало другой жизни.

– У тебя теплые ладони, Холмс, – сказал Джим в конце концов, и я поняла, что собственные руки он сжал в кулаки. Чтобы удержать мое тепло... хотелось бы верить.

– У тебя холодные. Ты не думал насчет перчаток?

Он не рассмеялся, как я ожидала.

Этой ночью он оказался слишком погружен в собственные мысли.

Чтобы скрыть неловкость, что породила новую горячую волну на моих щеках, я скопировала его позу и тоже легла на спину. Обняла себя за плечи и уставилась в небо.

Тепло покинуло мое лицо так же быстро, как и появилось, и я мгновенно осознала, почему Джим оставил пространство между нами.

Когда ты убираешь невозможное, то что осталось, что бы ни осталось, должно быть истиной. Должно быть тем, что реально, и в этот момент я нуждалась в расстоянии между нами, чтобы почувствовать это.

Мне ужасно жаль, Джин. Я понимаю, что все это звучит так непохоже на меня... Но именно поэтому я и должна все тебе рассказать... разве ты не видишь? Никогда ранее я не ощущала ничего похожего. Ни до, ни после. Никакой наркотик не дает такого эффекта. Никакое приключение или виртуальная реальность.

Воздух под ногами. Обнимающая меня темнота.

И вся вселенная, что развернута вокруг меня, истыканная пятнышками, жужжащая и настолько чертовски живая, что может быть только один выход: предсказанная смерть и мои внутренности на грязной земле внизу.

Телефон Джима зажужжал в девять тридцать.

Я дернулась. Потерянная, едва не заснувшая.

Он вытащил аппарат из кармана.

– Напоминание, – объяснил он лениво. – Брякает каждый вечер, чтобы я не пропустил отбой в десять.

Я сглотнула – мой рот пересох; заметил ли Джим? – и приподнялась, опираясь на локти:

– Так что, ты приходишь сюда каждый вечер?