Сьюзан Деннард - Потому что ты любишь ненавидеть меня: 13 злодейских сказок [антология]

Очертаниями Чудовище напоминало волка: широкий нос, короткие уши, угловатые лапы, мягкий на вид мех. Но в то же время имелось в нем нечто от разумного существа, нечто рациональное и понимающее. Оно выглядело...

Осознающим.

Хищник одним рывком оторвал заднюю ногу оленя, зажал ее в пасти и понюхал воздух. А затем повернулся и уставился на меня – точно на меня, едва не в глаза.

Я видел немало животных в наших лесах. Многих из них убил, не скрываю. Отставив скромность в сторону, скажу, что я знаю их, понимаю их эмоции, я сотни раз смотрел в звериные глаза, различал там удивление, голод, страх, безразличие.

Но я никогда не встречал ничего подобного тому, что читалось в зрачках Чудовища.

Его взгляд был печальным, одиноким, злым и гордым. Человеческим.

Я должен был выхватить стрелу, натянуть лук, взять прицел и выстрелить, услышать, как мой снаряд распарывает воздух, увидеть, как мех раздается под наконечником, как рвутся мускулы.

Этого момента я ждал много лет!

Но вместо этого я спросил вслух:

– Кто ты?

Чудовище отпрянуло, услышав звук моего голоса, но взгляда не отвело.

Мы смотрели друг на друга одну секунду, две, три...

И затем оно метнулось прочь через заросли, оленья нога все так же зажата в челюстях.

Я никому не сказал о том, что случилось.

Все же я Брам Валуа, наследник состояния семьи Валуа, а не парочка рыжих идиотов-близнецов. Я не мог поведать людям, что встретил Чудовище, поедавшее оленя, в проклятом всеми богами уголке колорадских лесов... а затем взял да и позволил ему уйти.

Народ рассчитывает на меня.

Он ожидает, что я сделаю то, что больше никто не сделает.

Убью Чудовище.

Я мечтал об этом, каждую ночь, начиная с самой первой, но в моих мечтах монстр не убегал, он просто закидывал голову и выл.

Рано или поздно моя стрела вонзится в его сердце.

Я думал, что Чудовище об этом знает. Я думал, оно прочитало это в моих глазах.

Я держал его судьбу в собственных ладонях, и позволил ему убежать.

Валуа – роскошный горнолыжный курорт в Колорадо. А также моя фамилия.

И ничего удивительного, ведь наш городок основал один из моих предков. Полторы сотни лет назад мой прапрапрадедушка плюнул в суп одному аристократу во Франции, за что Жана Жоржа Валуа выследили и сбросили с утеса. Но он выжил. Мужчины из нашего рода всегда выживают.

Жан Жорж забронировал место на корабле, идущем в Америку, и на волне золотой лихорадки оказался в Скалистых горах. Представители моей семьи всегда были амбициозными, так что когда срок заявки на участок истек, мой предок начал мостить дороги, строить постоялые дворы, салуны и церкви. Затем, дожив до девяноста с гаком, он основал первый горнолыжный курорт в окрестностях.

Следом явилось богатство.

У меня четырнадцать двоюродных и трое родных братьев, и я старший мужчина среди всех. И я бы мог закончить как один из этих бесхребетных, лицемерных сопляков, привыкших к комфорту, но мой отец – Брам Валуа Первый, и он не выращивает женоподобных домашних мальчиков.

Мы ходили в зимние походы по снегу глубиной в десять футов, я убил первого оленя, когда мне было пять, и помогал снимать с него шкуру. Я проводил лето на курсах выживания в дикой природе, и меня выбрасывали в одиночестве посреди леса на неделю, и из снаряжения у меня имелась только одежда, что на мне, и охотничий нож на поясе.

Да, иногда я проводил дни в пятизвездочных ресторанах с претенциозными названиями из одного слова, но я пробовал мясо белки, опоссума, зайца и болотной крысы. Мне приходилось жевать лягушачьи лапки, приготовленные над костром на краю болота... и те же лапки, только пожаренные в специальной сковороде и поданные с лимоном, травяным маслом и жареной картошкой у «Фурчетте» в центре города.

Я помогал отстоять нашу родину от огня два года назад, когда я и мои братья – Жан Жорж, Филип и Люк – стояли в первой линии, сражаясь с языками пламени день и ночь, не отвлекаясь на сон. Мы остановили пожар, сохранили наш город и Брокен-Бридж, другой роскошный лыжный курорт в двадцати милях от нашего.

Мы отстояли половину графства от бушующего ада.

Мы стали героями.

Я и мои братья владели Валуа, управляли Валуа и сохраняли Валуа... и моя жизнь могла бы течь подобным образом до самого конца, если бы мне только этого захотелось. Но только убив Чудовище, мог я получить от жизни все, чего мне от нее нужно, и после этого почивать в ореоле славы и самоудовлетворения до последних дней в этом мире.

Так должно было случиться, я всегда это знал.

Но потом я встретил Индиго.

Первый раз, когда я увидел Индиго Бё, мы находились в самом центре Молчаливых Лесов, не далее чем в полумиле от места, где за несколько недель до этого я встретил Чудовище.

Я был обнажен до пояса, из одежды на мне имелись только мускулы, дизайнерские джинсы и лук с двойным изгибом. Мне нравилось убивать животных точно так же, как это делали мои французские предки в их темных, диких лесах сотни лет назад – только я, небо, ветки и стрелы.

Индиго задохнулась от восхищения и изумления, увидев меня. Ну а как же иначе?

Мои волосы, роскошные, густые и светлые, завивались в колечки на конце прядей подобно изгибам солнечного света. Мои глаза блистали зеленью глубокого моря, а здоровая кожа излучала мягкое сияние. Я бегал, охотился и сражался с самого детства, и сейчас я выглядел словно бог – крепкие бедра, длинные ноги, бугрящиеся мышцами руки и все такое прочее.

Индиго свила себе гнездышко из кучи зеленых папоротников, и устроилась на залитой солнцем прогалине. Ее густые каштановые волосы падали до лопаток, а одета она была в желтое платье и длинный голубой шарф, что скрывал ее изящную, без сомнений, шею. На коленях она держала книгу: обложка цвета неба и красная луна в ее центре.

Я таращился на нее, словно приклеенный, охотник и жертва.

Крылось в ней нечто раздражающее, нервирующее – я сразу это заметил.

То, как она устроилась в этих папоротниках, мягко и ловко, но в то же время и напряженно...

Я подумал, что она, должно быть, танцовщица.

Я был в Нью-Йорке и видел балет – мальчики из рода Валуа получали разностороннее воспитание, и культурой нас не обделяли, пусть большую часть времени мы и проводили в горах. Имелось в этой девушке нечто от худых жилистых балерин.

– Бонжур, ма белле, – сказал я наконец своим наиболее сексуальным, «французским» голосом.

Ее взгляд прошелся по мне сверху донизу, но я не придал этому значения, поскольку привык к вниманию подобного рода. Я покрутил шеей, затем расправил и свел плечи, как будто чувствовал усталость после долгой первобытной охоты с луком в диких местах.

Она поднялась и повернулась ко мне лицом, ее глаза оказались светло-голубыми, яркими и искрящимися... но нечто глубокое пряталось в них, глубокое и меланхоличное. Приятное личико ее имело форму сердечка, на нем выделялись изящно очерченные брови и пухлые губы.