Сильвия Морено-Гарсия - Боги нефрита и тени [litres]

Кассиопея сжала кулаки. У нее нет ничего общего с Сирило Лейвой, это Мартин унаследовал все его пороки. Кассиопее больше нравилось думать, что она копия своего отца и что-то взяла от матери, хотя сомневалась, что обладает ее добротой. А на самом деле, как и многие молодые люди, она видела себя другой, независимой, ни на кого не похожей.

– Я не трус, – запротестовала она. – И в чем это я тебе клялась?

– Когда мы покидали твой город, ты сказала «хорошо». Разве это не обещание?

– Ну… но я собиралась…

– Отрезать руку при первой возможности? – спросил бог, подступая ближе к ней.

– Нет! Но я и не дура… чтобы слепо подчиняться тебе.

– Я не считаю тебя дурой, хотя твой голос пронзительнее криков разъяренного попугая, – сказал Хун-Каме. – Послушай, возможно, я нагрубил тебе. Но я не хочу, чтобы у тебя осталось плохое впечатление. И в то же время я должен напомнить, что мы объединены не самым приятным обстоятельством и должны действовать быстро. Будь у меня выбор, я бы не доставил тебе столько неудобств. Но твоя помощь мне необходима, Кассиопея Тун.

За столом по соседству старики перемешали морщинистыми руками костяшки домино. Белые точки на черном фоне… Кассиопея взглянула на бога.

– Я помогу тебе, – сказала она. – Но сделаю это не потому, что ты Великий Повелитель чего-то там, а по той причине, что мне тебя жаль.

– Жаль? – удивленно переспросил Хун-Каме. – С чего бы это?

– Потому что ты один в этом мире.

Его лицо теперь было подобно базальту, холодное, как зима на Юкатане. Если он и переживал какие-то эмоции, то они прятались глубоко внутри.

– Мы все одни в мире, – сказал он беспристрастно.

Но Кассиопея была слишком юна, чтобы принять его слова. Она пожала плечами и снова уселась за стол. Хун-Каме тоже сел. Девушка допила свой кофе. Стук домино о дерево и бряцание ложек о стекло – эти звуки были подобны музыке.

– Ты говорил, что надо связать его. Как? – спросила Кассиопея.

– Куском обычной веревки.

– Куском обычной веревки… – повторила девушка. – Это сработает с богом?

– Конечно. Я произнесу заклинание, и она станет крепче крепкого. Хуан будет обездвижен, а с остальным я разберусь. Не бойся.

– Тебе легко говорить. Бьюсь об заклад, боги мало чего боятся, в то время как у обычных людей страхов большой выбор, – ответила Кассиопея.

– Ты не обычный человек, сейчас – нет.

«Надолго ли?» – подумала девушка. Пришлось признаться себе, что с ним она осталась и по той причине, что ей хотелось перемен. Быть не обычной девушкой, крахмалящей рубашки и полирующей ботинки, а особенной, способной полностью изменить свою жизнь.

– Не бойся, говорю, – повторил Хун-Каме и взял ее левую руку в свою.

Это жест ничего не значил, ведь в нем не было ни капли эмпатии, но все равно пульс ускорился, поскольку трудно быть одновременно мудрой и юной.

– Ты чувствуешь? Моя магия в твоих венах, – сказал он.

И правда. Когда он коснулся ее, раздалась какая-то нота, словно искусные пальцы пробежались по арфе. Магическая ли? В любом случае – да. Что еще должна была почувствовать девушка, когда ее руку сжимает красивый мужчина?

Кассиопея высвободила ладонь и нахмурилась.

– Если твой кузен испугает меня, я сбегу, мне все равно, – сказала она. – Разъяренные попугаи кусаются, ты знаешь об этом?

– Что же, придется рискнуть.

Кассиопея постучала ложкой о стакан, призывая официантку, которая долила им кофе.

– Тебе нравится? Этот напиток? – спросил он, когда девушка добавила в кофе молоко.

– Да. А тебе нет?

– Слишком густой. И молоко нарушает горечь кофе.

– А, ну да, чистоту кофейного зерна нарушать не следует, – усмехнулась Кассиопея.

– Именно.

Она засмеялась, но он, конечно же, не нашел в этом ничего смешного.

Так они и сидели в кафе: темный серьезный бог и девушка, губы которой все время разъезжались в улыбке. Тем временем на город опустилась ночь, и на улицах зажглись фонари.

Какие короткие у них волосы! Кассиопея наблюдала за женщинами с волосами, как у американских флэпперов [18]; эти красотки были в свите Королевы Карнавала. В Уукумиле никто бы не посмел так выглядеть. А пудры на них сколько, а румян! Увидела бы ее мать, она бы сказала, что такое бесстыдство нужно встречать презрением. Но глядя, как девушки смеются, Кассиопея сама улыбалась им в ответ, невольно задаваясь вопросом, не ошибалась ли ее мама.

После коронации Королева махала толпе и так начинались официальные маскарады. Кто побогаче, сидел в казино «Веракрусано», но в основном народ веселился на улицах и в парках. Пели и танцевали, иногда проказничали. Скоро наступит Великий пост – время попрощаться с радостями плоти. А сейчас нужно забыть о сдержанности и целую неделю веселиться. Первую ночь Карнавала никто не будет спать, а на следующее утро можно будет найти множество лекарств, которые помогут справиться с похмельем. Одни спасаются моллюсками на завтрак, другие обходятся аспирином.

Здания по улице Синко де Майо были украшены вымпелами и флагами, а машины на улицах пестрели баннерами. Празднующие запускали фейерверки и делились алкоголем. В ресторанах и отелях раздувались юбки танцовщиц, а музыканты играли дансон , кубинский танец, невероятно чувственный и невероятно популярный.

Тут чувствовалось африканское наследие. Когда-то в порту сгружали рабов и заставляли трудиться на сахарных плантациях. Потомки рабов поселились в Мандинге, но повлияли на весь регион. Музыка, кухня – все это было африканское. Во время Карнавала все перемешалось. Темнокожие мужчины оделись как скелеты, индейские женщины щеголяли в вышитых блузках, светлокожие брюнетки предстали русалками, белые мужчины расхаживали в римских одеяниях. Как только Карнавал закончится, белые будут смотреть с презрением на индейцев и черных, но в эту ночь между ними не было различия.

Кассиопея наблюдала за толпой со смесью удивления и страха. Этим утром Хун-Каме взял напрокат два костюма по невероятно высокой цене. Он нарядился в черный костюм чарро : вышитая серебряная короткая куртка и облегающие штаны с множеством пуговиц по бокам. На голове у него красовалась широкополая шляпа. Казалось, он сейчас запрыгнет на жеребца и начнет гарцевать. А то и заарканит кого-нибудь, учитывая, что лассо было при нем. Кассиопея была его отражением – такой же костюм, но только не брюки, а юбка, и комплект был не черным, а белым. И шляпы у нее не было.

Еще днем, в гостинице, она прижала куртку к груди и с любопытством встала перед зеркалом. «Полагаю, ты никогда не смотрела на свое отражение» – сказал бог. Смотреть-то смотрела, но мельком. Тщеславие, как предупреждал ее святой отец в Уукумиле, было грехом. А теперь, разглядев свои черные глаза и полные губы, она подумала, что, возможно, Хун-Каме прав: может, и не красавица, но симпатичная, а падре все равно слишком далеко, чтобы надоедать ей нравоучениями. Улыбнувшись отражению, девушка расчесалась и аккуратную заколола волосы шпильками.