Себастьян Кастелл - Путь аргоси [litres]

– Если ты и дальше пойдёшь этим путём, – предупредил Дюррал, – то однажды – может, через десять лет, а может, через двадцать – тебе придётся драться с тем мальчишкой. Для вас обоих будет лучше, если ты убьёшь его сейчас, прежде чем он войдёт в полную силу.

– Прекрати, – сказала я уже тише. – Прекрати, пожалуйста.

Дюррал наклонился и прошептал мне на ухо.

– Хочешь увидеть фокус?

«Нет, – подумала я. – Не делай этого со мной, Дюррал. Пожалуйста, не делай этого».

– Улыбнись, – сказал он.

– Нет.

– Улыбнись, или я расскажу тебе старую забанскую шутку, такую пошлую, что твои щёки станут розовее этих тамарисков. И в конце концов ты начнёшь лыбиться как пьяная.

Как я ни старалась сдержаться, дурацкая улыбка начала расползаться по моему лицу. Наверное, я могла бы убрать её, если б приложила усилия, но к тому времени глаза мальчика расширились от любопытства – хотя мать недовольно нахмурилась.

Меня начало охватывать странное чувство власти. До недавних пор любой, кто смотрел на меня слишком долго, попадал под влияние омерзительной магии Мет-астиса и его охватывала ненависть. Теперь по крайней мере эта часть заклинания исчезла. Улыбаться тому мальчишке было как… как будто я могла загипнотизировать его с противоположной стороны улицы одними лишь приподнятыми уголками рта.

Мальчик поднял руку, и на миг мне показалось, что сейчас он сотворит какое-нибудь мелкое защитное заклинание. Но он просто повернул руку ладонью наружу и помахал мне. Я помахала в ответ. Родители уволокли его.

– Истинное чудо, – сказал Дюррал в своей обычной манере – так, что невозможно было понять, шутит он или говорит серьёзно.

– Что это меняет? Ты видел родителей. Они забьют сыну голову новыми историями о грязных медеках. Он вырастет в этом их городе – который должен быть нашим – и научится меня ненавидеть.

– Может быть, – признал Дюррал. – Но ты не знаешь будущего, и я тоже.

Он достал колоду карт и веером развернул их передо мной. Я уже видела такие карты раньше – их масти символизировали разные культуры континента. Дароменские щиты. Чаши Берабеска. Септаграммы джен-теп. У медеков прежде были листья, но аргоси больше не держат эту масть в своих колодах, потому что нас слишком мало и мы уже не имеем значения.

– Эти карты не помогут ничего предсказать, – сказал Дюррал. – Аргоси не зацикливаются на будущем, как и не живут прошлым. Но вот что я могу сделать: понять настоящее и увидеть, как меняются времена.

Он сунул колоду мне в руки. Я покопалась в ней, удивляясь тому, как каждая карта в каждой масти изображает разные аспекты культуры и их отношение к миру.

Другая часть меня только ожесточилась. Я вернула колоду.

– Может, ты и видишь настоящее в этих картах, Дюррал. А я… все картинки показывают мне только то, чего не хватает.

– Забавно, – сказал он. – Моя арта пресис подсказывала то же самое. Но потом, пару месяцев назад, случилось нечто, и я понял, что моя колода неполна.

Он расправил колоду и держал её на ладони почти благоговейно.

– Не хочешь вытащить карту, девочка?

– Мы в городе джен-теп, Дюррал! Мы здесь не гости и не туристы, а сбежавшие пленники! Как только маги из Тайного Общества закончат наблюдать за дурацкими поединками учеников, они узнают, что мы вырвались из клетки. И тогда на нас начнётся охота. Так что прости, меня сейчас не интересуют твои идиотские карточные фокусы!

В ответ Дюррал ухмыльнулся.

– Да?

Он махнул рукой над колодой, как один из тех фокусников пограничья, которых так любят в Семи Песках.

– Даже если карта поможет перехитрить Тайное Общество, заставить их прекратить эксперименты и, возможно, позволит нам выбраться из города живыми?

Это была бы чертовски крутая карта.

Расстроенная и разозленная, я протянула руку и взяла верхнюю карту из колоды. Её рубашка была такой же, как и у всех прочих – с нарисованным вручную компасом и символами воды, грома, ветра и камня вместо сторон света. Но, перевернув карту, я поняла, что она не похожа на остальные. На картинке не было масти – ни щита, ни чаши, ни септаграммы, ни даже листа. Я увидела изображение девушки с вьющимися рыжими волосами, одетой в длинное пальто. Девушка была примерно моего возраста. С резко очерченным подбородком, как у меня. И с серо-зелёными глазами – как у меня… Собственно говоря, это и была я, за исключением двух деталей. Во-первых, у неё на голове красовалась пограничная шляпа, как у Дюррала, лихо сдвинутая набок. А во-вторых, у девушки была улыбка, какую я ни разу не видела, глядя на своё отражение, – ни в зеркале, ни в луже грязной воды, ни даже в глазах врага. И всё-таки же эта улыбка была мне знакома. Может, потому что, подняв взгляд от карты, я обнаружила, что смотрю прямо на неё.

– Когда ты это нарисовал? – спросила я Дюррала.

– На следующий день после того, как ты пыталась украсть флягу из моей седельной сумки возле придорожной таверны. Или, если быть более точным, после того, как ты сбежала с моим империалом.

– Но почему? Я тебя обворовала. Зачем же ты…

– Та монета, конечно, была красавицей, но я решил, что тебе она нужнее, чем мне. Как я уже говорил тебе, девочка, Дюррал Бурый отлично разбирается в людях. И у меня лучшая арта пресис из всех, какие я видывал.

Я снова посмотрела на картинку – на весёлую дерзкую девицу, которая выглядела так, словно вот-вот подмигнёт мне.

– Она не та, кто я есть на самом деле, – сказала я.

Дюррал забрал у меня карту и сунул колоду обратно в карман пальто.

– Готов поспорить на жизни множества людей – в том числе и свою, между прочим, – что ты именно эта девушка, Фериус Перфекс.

Он продолжал путь по извилистой улице, вынуждая меня следовать за ним.

– Я не такая, как ты, Дюррал. Я не какой-то странствующий пацифист с рыцарской честью и воровской хитростью. Я не сражаюсь с магами, имея в запасе только парочку фокусов, – и не отношусь потом к своим врагам с бесконечно бо́льшим состраданием, чем они того заслуживают.

Аргоси помолчал – всего секунду, занеся правую ногу над тротуаром.

– Почему бы и нет, девочка? Если ты спросишь меня, это звучит неплохо.

– Потому что, когда мне было семь лет, я видела, как моих родителей разорвали на куски заклинанием джен-теп. Потому что четыре года спустя у меня на глазах уничтожили мой клан. Потому что ещё через шесть месяцев два самых добрых и благородных человека, каких я только встречала, погибли, пытаясь защитить меня.

Я дёрнула за ворот своего пальто.

– И потому что на меня надели этот ошейник.

Дюррал вытянул палец и постучал по одному из сигилов.

– Забавно, – сказал он. – Не похоже ни на один ошейник, которые мне доводилось трогать. – Он наклонился ближе. – Да и не выглядит как ошейник. Если ты спросишь меня, это больше напоминает ожерелье. – Дюррал выпрямился. – Очень красивое ожерелье, между прочим. Никогда такого не видел.