Шелби Махёрин - Кровь и мёд [litres]

– Вы их чувствуете? – шепнула я и содрогнулась от того, как громко мой голос прорезал зловещую тишь.

Сосны в этой части леса росли гуще и были куда древнее. Мы с трудом продирались сквозь их ветви, и с каждым шагом они осыпали нам волосы и одежду сверкающими кристаллами снега.

– Да. – Коко подула на ладони и потерла их, чтобы согреть. – Не волнуйся. Местные деревья верны моей тетке.

В ответ я вздрогнула, но совсем не от мороза.

– Почему?

– Предпочтешь красивую ложь или безобразную правду?

– Чем безобразней, тем лучше.

Коко не улыбнулась.

– Жозефина поит их своей кровью.

Мы учуяли лагерь прежде, чем его увидели, – запахи дыма и шалфея на ветру скрывали другой аромат, более едкий и резкий. Вблизи, однако, запах кровного колдовства было ни с чем не спутать. Он захлестнул меня волной, обжег нос, горло и глаза. Слезы застыли льдинками у меня на ресницах. Стиснув зубы, я двинулась дальше следом за Николиной, против ветра, прямо по сугробам, которые доходили до колен.

– Сколько еще идти? – крикнула я Николине, но та не ответила. И жаль, и к лучшему, пожалуй. Она и слова не промолвила с тех пор, как мы покинули «Труппу Фортуны» в Сен-Луаре. Как будто бы даже она боялась ночного леса.

Коко глубоко вдохнула аромат крови и закрыла глаза. Она тоже стала молчаливей за последние пару часов – и скованней, и мрачней, – а когда я спрашивала ее об этом, Коко упорно отвечала, что с ней все хорошо.

Да уж.

Все с ней хорошо.

И со мной.

И с Ридом.

У всех у нас все просто прекрасно.

Минуту спустя Николина остановилась у густой сосновой рощи и оглянулась на нас. Взгляд ее глаз – таких бледно-голубых, почти что серебряных – задержался на моем лице, а затем метнулся к Коко.

– С возвращением.

Коко закатила глаза и хотела протолкнуться мимо нее, но Николина уже исчезла. В буквальном смысле этого слова.

– Просто конфетка, – повторила я, невольно усмехаясь при виде раздражения Коко. – Все твои сестры такие очаровашки?

– Она мне не сестра.

Не оглядываясь, Коко отвела ветвь и нырнула в рощу, этим красноречивым жестом завершив беседу. Моя улыбка растаяла.

Ансель похлопал меня по руке, проходя мимо, и робко улыбнулся.

– Не переживай. Она просто волнуется.

Я изо всех сил сдержалась, чтобы на него не рявкнуть. С каких это пор Ансель о чувствах Коко знает больше меня? Будто ощутив мою злость, он вздохнул, взял меня под локоть и потащил за ней следом.

– Пойдем. Как поешь, станет повеселей.

В ответ у меня в желудке заурчало.

Деревья резко поредели, и мы оказались на краю каменистой поляны. Огонь костров освещал потрепанные палатки, сшитые из обрезков шкур животных. Несмотря на ранний час, мороз и темноту, несколько ведьм собрались у огня, закутавшись в меха. Услышав шаги, они с подозрением оглянулись на нас. Все эти люди были разных рас и возрастов, но с одним и тем же затравленным выражением лица. Впалые щеки. Голодные глаза. Одна женщина даже тихо плакала, вцепившись себе в золотисто-каштановые волосы.

Ансель застыл.

– Я не ожидал, что здесь будет столько мужчин. – Он с нескрываемой тоской уставился на юношу с виду примерно тех же лет. – Они… как Рид?

Имя Рида пронзило меня как кинжал – остро и болезненно. Мне его не хватало. Без него я как будто… утратила опору. Будто от души оторвали кусочек. В каком-то смысле, вероятно, так и было.

– Возможно. Но если так, вряд ли они подозревают об этом. Мы все росли с убеждением, что колдовство подвластно только женщинам. Наш дорогой шассер… меняет дело.

Кивнув и порозовев, Ансель отвел взгляд. Когда мы подошли ближе, Коко пробормотала, не глядя на нас:

– Мне, наверное, лучше поговорить с теткой наедине.

Мне очень хотелось ткнуть ее в щеку и заставить на меня посмотреть, но я сдержалась. Когда Коко говорила о защите, которую нам обеспечит ее тетка, и об альянсе с ее могущественным родом, я представляла все несколько иначе . Судя по виду этих ведьм, их даже ветром могло снести с ног. Да каким там ветром, одного чиха бы хватило.

– Конечно, – сказала я. – Мы подождем здесь.

– В этом не будет необходимости.

Мы подскочили, когда Николина вновь возникла рядом. Ее голос снова утратил детскость, а серебристые глаза были пусты и ничего не выражали. Не знаю, что за представление она устроила для Рида, но для нас продолжать его она не собиралась.

– Жозефина ждет вас троих у себя в палатке.

– Может, прекратишь уже так делать? – буркнула я.

Лицо Николины исказила судорога, будто мой вопрос причинил ей телесную боль. А может быть, даже сам мой голос.

– Никогда не говори с нами, маленькая мышка. Никогда, никогда, никогда .

Глаза ее вдруг вспыхнули, и она прыгнула вперед, злобно щелкнув зубами. Ансель отпрянул, дернув за собой меня, и чуть нас обоих не опрокинул. Коко остановила Николину быстрым и волевым мановением руки, но та все равно успела подобраться близко, и я ощутила призрачное прикосновение ее зубов, увидела ее заостренные резцы. Махнув на меня костлявыми пальцами, она ласково мурлыкнула, будто обращаясь к младенцу:

– А не то мы проглотим тебя целиком. О да, о да, проглотим…

– Хватит, – раздраженно бросила Коко, отталкивая ее прочь. – Покажи нам наши палатки. С моей теткой мы поговорим, когда выспимся. Это приказ, Николина.

– Палатку.

– Что?

– Палатку, – повторила Николина и наклонила голову, вновь продолжая свой безумный спектакль. – Одну палатку вам дадут, придется в ней делить приют…

– Делить? – Ансель встревоженно вытаращил глаза, посмотрев на Коко. Он отпустил меня, нервно взлохматил себе волосы и одернул пальто. – У нас будет общая палатка? И мы там будем спать?

– Нет, траха… – весело начала я, но Коко перебила:

– Почему только одна?

Пожав плечами, Николина спиной вперед двинулась прочь. Нам оставалось только последовать за ней. Кровавые ведьмы смотрели на меня сурово, но при виде Коко каждая обнажала горло, так же, как Николина недавно. Прежде я видела такую покорность лишь раз – однажды, когда Ля-Вуазен застала нас с Коко за игрой на берегу Лё-Меланколик. Она пришла в ярость и чуть не вывихнула Коко плечо, торопясь увести ее от меня подальше. Коко тогда обнажила перед ней горло быстрее, чем омега – брюхо.

Как тогда, так и сейчас при виде этого мне стало не по себе.

Будто в ответ на мои мысли Ансель прошептал:

– Зачем они так делают?

– В знак уважения и подчинения. – Мы шли в нескольких шагах позади Коко и Николины. – Это нечто вроде поклона королевским особам. Обнажая горло, они предлагают Коко свою кровь.

– Но… почему это означает подчинение?

Когда Коко проходила мимо, ведьмы продолжали сверлить нам спины неприветливыми взглядами. Сложно было винить их за это. Я была Белой дамой, а Ансель учился на шассера. Пусть Ля-Вуазен и пустила нас в лагерь, радовались нам здесь не больше, чем Риду.