Константин Соловьев - Господин мертвец. Том 2 [litres]

– Двенадцать тоттмейстеров… Верно вы говорите, господин интендант, странные гости.

– Господин Бергер в узком кругу изволил выразиться, что это циркулярная комиссия Ордена вроде как полевая инспекция. Да только что ж это за инспекция такая, которая на линию фронта катит, да еще и таким числом? Нет, господа магильеры нигде просто так не возникают, а если возникают, знать, есть тому резон.

Дирка пробрало до костей промозглым липким, как прикосновение чужих пальцев, холодом. Целый отряд тоттмейстеров. Двенадцать посыльных Госпожи.

И все вдруг явились инспектировать «Веселых Висельников»?

– А мертвецы при них есть, не знаете?

– Если и есть, то самая малость. Обслуга, не более того.

Брюннер закончил свою сложную работу и, аккуратно перехватив шов специальным узлом, обрезал нить.

– Славно вышло, – удовлетворенно заметил он, проглаживая узкую вертикальную полосу на впалом животе Дирка. – Как фаршированный гусь, если позволите заметить. Внутри не болтается?

Дирк встал со скамьи и сделал несколько нерешительных шагов, прижав руки к животу. Под тонкой, как пергаментная бумага, кожей что-то едва заметно шевелилось, ударяясь о ребра. Как если бы он съел несколько увесистых, но мягких свертка.

– Терпимо. Спасибо вам за труды, господин фельдфебель.

– А, ерунда. На совесть сработано, долго прослужит. Если на бегу будете чувствовать неловкость, только скажите, я грузики поменяю немного, чтобы центр тяжести, значит, того…

– Значит, скоро быть наступлению?

– Не сомневайтесь. Говорю же, крысы сами по себе никогда не стекаются. Вернейший знак, который каждый фронтовик знает, – если объявились эти твари, значит, скоро накроют им стол. А вопросов стратегии я не касаюсь, какой из меня стратег? Это господин оберст пусть карандашами по карте рисует, мое дело скорняжье…

Дирк еще раз поблагодарил интенданта и, одевшись, вышел из смердящей мастерской. При выходе его ждал Штейн, неумело отдавший честь и доложивший, что присутствие господина унтера очень ожидается в штабе «листьев», о чем считает своим долгом сообщить ему ефрейтор Тоттлебен.

Сообщение было выражено расплывчато, но Дирк понял его смысл и мысленно вздохнул. Конечно, никто из подчиненных не вправе требовать его присутствия в штабе, в любой момент он может сослаться на служебную необходимость и убыть в любом направлении, хоть бы и в расположение первого взвода. Но Дирк знал, что не сделает ничего подобного. Нельзя вечно убегать по открытому полю, когда твоя спина ощущает колючую окружность снайперского прицела, нельзя и убегать бесконечно от проблем. Но бывают такие проблемы, по сравнению с которыми даже сотня вооруженных до зубов французских гренадер может показаться сиюминутной досадной мелочью.

– Иду немедленно, – сказал он Штейну. – Передайте ефрейтору Тоттлебену.

Тоттлебен сам встретил его на подходе к блиндажу. И Дирку не показалось странным, что тот старается держаться снаружи.

– Пришел в себя? – в лоб спросил Дирк.

– Так точно, господин унтер. Около часа назад.

– Что-то спрашивал?

– Пытался. Но я сделал вид, что очень занят, сказал ждать вас. Ходить он еще толком не может, слабость…

– Так всегда бывает. Мертвое тело оживает постепенно. Какая-то там перестройка нервной и мышечной ткани, последствия трупного окоченения…

– Я знаю, господин унтер, – вежливо кивнул Тоттлебен.

Конечно, он знал. Он тоже прошел через это. Как и любой другой мертвец Чумного Легиона. Дирк помнил и собственные ощущения, хотя предпочел бы их навсегда забыть. Голова в такой момент кажется хрустальной пепельницей, заполненной зловонным табачным пеплом, а тело – сделанным из сырого холодного бетона. Сильная апатия, головокружения, затрудненная ориентация. В таком состоянии человек не сразу понимает, кто он и где находится, куда уж ему понять, что с ним произошло.

– Я могу присутствовать при вашем разговоре, – тактично сказал Тоттлебен, – на тот случай, если господин лейте… простите, рядовой Крамер неоднозначно воспримет новость о своем новом назначении.

– Нет, не стоит. Справлюсь сам. Он выдержит.

– Хорошо, господин унтер.

В блиндаж Дирк спустился с тяжелым сердцем. Пусть даже сердце это было давно холодным и лишь понапрасну занимало место в грудной клетке. Крамер был там – сидел на брезенте, уставившись неподвижным взглядом в стену. Но на звук хлопнувшей двери обернулся тут же, значит, рефлексы понемногу восстанавливались. В этом отношении везло не всем. Иные поднятые тоттмейстерами мертвецы оставались сомнамбулами, едва реагирующими на окружающий мир. Мертвое тело и мертвый разум не лучшее сочетание. Таких отправляли обратно, в Чумном Легионе для них работы не было.

– Это вы! – Крамер не мог скрыть облегчения. Он выглядел слабым, осунувшимся, черты лица неуловимо изменились; тем сильнее резанула по нервам его искренняя радость. – Я был уверен, что вы придете, приятель!

Рукопожатие у него было вялым, пальцы еще плохо слушались. Пройдет еще несколько дней, прежде чем они обретут способность рвать сталь, точно паклю.

– Куда бы я делся? – Дирк улыбнулся. Улыбка получилась неправильной, фальшивой, как позолота на медалях. Она бы выдала его с головой, если бы лейтенант мог позволить себе внимательность. – Как самочувствие?

– Как будто по мне несколько раз проехались танком… Муть в голове, во рту сухо… У вас не найдется спирта? Думаю, глоток разведенного спирта вернет меня к жизни.

– Я спрошу у денщика, – пообещал Дирк. – Вам скоро станет лучше, уверяю.

– Конечно. Я скоро приду в себя. Просто надо… собраться с мыслями. Я крепкий, фронтовая косточка. – Крамер засмеялся, и этот каркающий тяжелый смех хромой вороной заметался между каменными стенами, ища выход. – Помните, как меня разделали во время штурма?.. Через пару часов уже был в форме. Но где меня так? Кажется, память меня подводит. Что, меня опять саданули кастетом? Чертовы французы, дерутся в рукопашной, как у себя в пивной… Хотя странно, голова не болит.

– Она в порядке, – кратко сказал Дирк.

Он намеренно молчал, хотя это молчание и было мучительным, как затянувшаяся пауза перед артобстрелом. Тот тревожный участок тишины, на котором нервы не выдерживают чаще всего. Ему казалось, что стоит ему заговорить – и правда выльется из него одной большой застоявшейся лужей. Но у Крамера не было возможности сопротивляться этой правде, он мог только принять ее. Или не принять – и уйти вслед за своим прежним сослуживцем Гюнтером.

– Вы так молчите, словно меня и в самом деле серьезно потрепали. – Крамер выдавил из себя улыбку. – Спина немного болит. Наверное, у меня там приличный синяк. Вы помните, как я здесь очутился?