Джезебел Морган - Вслед за змеями [litres]

Один раз только обмолвилась, что на Марью якобы на охоте волки напали. Повезло, мол, что только кожу с ребер содрали.

Марья медленно жевала хлеб, бездумно размешивая суп. Любая еда здесь скрипела на зубах, а после трапезы губы стягивала сухая корка: сколько ни пей воды – легче не станет.

Аксинья ловко подхватила тарелку, когда Марья выпустила ложку из ослабевших пальцев. Марья не пыталась ее остановить – ни сытости, ни голода она не испытывала, только скуку. Большую часть времени она спала, пока раненый бок не докучал зудом и болью. Лечебные мази лишь слегка ее облегчали.

В одном Та-которая-не-Аня оказалась права – здесь было безопасно.

Разве может быть что-то безопаснее постели, с которой ты не сможешь встать без чужой помощи?

Время Марья научилась отмерять по приходам своей тюремщицы и сиделки. По вечерам Аксинья задергивала плотные шторы, насыщенно изумрудные, с вышивкой медными нитями и тяжелыми кистями, топила изразцовую печь в углу. Горячий воздух качал Марью в своих ладонях, и она постоянно утирала со лба мелкие капли пота. Она жаловалась Аксинье, что ей душно и тяжело дышать, но та только прятала ладони под передник и качала головой – доктор сказал, что Марье нужны покой и тепло.

Что хотела сама Марья, опять никого не интересовало.

Ей больше не снился ледяной терем – зачем? Она и наяву оказалась в точно такой же темнице.

Утром она попробовала встать. Ноги дрожали, как у жеребенка, но все-таки слушались. Придерживаясь ладонью за стену, Марья подошла к окну, повоевала со створками, но не смогла распахнуть их. Слабые пальцы не справились с хитрым замком – слишком хитрым для этого старого, почти сказочного дома.

Марья присела на подоконник и откинула голову назад, чувствуя, как солнечные лучи, просеянные кронами деревьев, тепло щекочут ей затылок. Сонная апатия первых дней схлынула, и теперь Марья гадала, где и как оказалась. Последнее, что она помнила, как захлебывается, как воздух вокруг превращается в горькую воду, как безучастно следит за этим чудовище в теле ее сестры.

Дыхание сбилось, и боль тут же кольнула раненый бок, но Марья отмахнулась от нее, как от мухи. Она отказывалась верить, что это все устроила Аня. Нет, это не могла быть она! В конце концов, она не настолько дура, чтоб дважды наступать на одни и те же грабли с заботой! Марья до боли стиснула пальцы, силой заставляя себя думать, что неведомая тварь вползла в мысли Ани, в тело Ани, отравила ее и притворилась ею, извратив все, что было в ней хорошего. И забота обратилась контролем, а любовь – тюрьмой.

Жаль, Марья так и не узнала, что случилось на самом деле, да и могла ли узнать? Торговец с самого начала был приманкой, такой соблазнительной, такой безопасной… Марья грустно улыбнулась – неудивительно, что она ему поверила. Может, и Финист поверил бы. Он же сам сказал – нечисть, если дала слово, всегда его держит.

Только вот ловушку Марье устроили люди.

Это была еще одна загадка, над которой Марья ломала голову со скуки, пока не проваливалась от слабости в забытье. Она пыталась вспоминать их лица, их голоса, но они ускользали, растворяясь среди тьмы и воды. Марья могла бы поклясться, что раньше их не встречала. Старик и длинноволосый юноша – весьма колоритная пара, она б точно не забыла. И они слишком много знали – и о Марье, и о сестре, и о Финисте.

О Финисте, пожалуй, даже больше, чем об остальных. Как там на площади торговец заливался? «Ни глаз, ни крыльев, взять с него нечего»? Марья поймала непослушную прядку, лезущую в глаза, накрутила на палец, дернула несколько раз. Короткие уколы боли помогали сосредоточиться. Стоит ли верить этим словам? Откуда ей знать, может, и это было красивой ложью, чтоб она не привела к ним Финиста, способного распознать западню.

Или… или за Финистом они и охотились. Ведь самый простой способ добраться до хитрой и внимательной добычи – приманить на глупую девчонку, которую он вынужден защищать.

Но с другой стороны… он ведь даже не попытался унести ее от тварей, только такой же жертвой встал между ними и ею.

Хлопнула дверь, и Аксинья негодующе воскликнула:

– Госпожа, зачем же вы встали?

Марья вздохнула, выныривая из сумрачных мыслей.

– Аксинья, сил уже нет лежать. Видишь, все в порядке со мной. Может, хватит меня тут держать взаперти?

Аксинья осторожно пристроила обед на круглом столике, подошла к Марье. Она оказалась почти на голову выше, и Марья не сомневалась – гораздо, гораздо сильнее, особенно сейчас, когда Марья еще не оправилась от потери крови и едва на ногах стоит. И все же взгляд крепостной она выдержала, упрямо сжав губы и не опуская глаз.

Наконец та отступила, вздохнула.

– Может, и вправду пора. Да как бы доктор-то не осерчал…

Марья лукаво усмехнулась.

– А ему скажем, что я сама вышла! Улучила момент и в открытую дверь выскользнула.

Аксинья улыбнулась в ответ, но глаза остались спокойными и холодными.

– Так и пойдете в нижней рубашке, госпожа? Подождите хоть, я вам домашнее платье принесу.

Марья помялась, но кивнула, хоть и подозревала, что это очередная успокаивающая отговорка, чтоб снова оставить ее одну и запереть дверь. Но Аксинья быстро вернулась с текучим зеленым шелком. Она встряхнула его, и в ее руках оказалось платье простого покроя, мягкого, приглушенного оттенка, украшенное кружевами по вороту и рукавам и вышитое цветочным орнаментом. Марья покорно позволила себя одеть, терпеливо ждала, пока Анисья застегнет все пуговки и крючки. Даже если б Марья хотела, ей не хватило б сил управиться самой. Да и запуталась бы она в сотне застежек.

Зеркала в комнате не было, и Марья поправила кружева на воротнике, глядя на размытое отражение в окне. Даже стоя у самого стекла, она не видела небо – весь дом опоясывала широкая терраса, между резных столбов вилось белое деревянное кружево. Горло снова сжалось, настолько сильно ей почудилось, что она в настоящей тюрьме.

В гостиной на диванчике с гнутыми ножками восседал Финист, закинув ноги в сапогах на стол. Заметив Марью, он с мрачной улыбкой отсалютовал ей темной бутылкой. В комнате густо пахло медом и липой, в распахнутые окна с любопытством заглядывал ветер, путался в громоздких букетах на столиках и улетал дальше. Марья подошла к одному, привлеченная синими и лиловыми звездами цветов, глубокой зеленью листьев и белыми искрами пушистых соцветий. Провела пальцем по гладким и холодным лепесткам, коснулась резного листа и с тихим вскриком отдернула руку – на подушечке пальца быстро набухала капля крови, и Марья слизнула ее.

Цветы оказались каменными.

От них шел легкий запах – нагретой земли, раскаленного металла, тлеющего угля. И от этого делалось жутко.