Джезебел Морган - Вслед за змеями [litres]

– Я попросила вернуть сестре тело. Прогнать тварь, что его забрала себе, – дрогнувшим голосом призналась Марья, и хозяйка покачала головой с жалостью и презрением.

– И даже не спросила, что за браслет тебе велено принести? Даже не попыталась узнать о нем хоть что-то? Право слово, ты заслуживаешь своей судьбы!

– Я пыталась! – Марья сжала кулаки и вскочила. – Но не нашла! Если и было в книгах хоть что-то, то это от меня спрятали! Все, что я узнала, что браслет здесь! И что мне еще оставалось делать? Всю жизнь просидеть взаперти, смириться и ничего не делать?! Нет уж, лучше хоть как-то потрепыхаться!

Марья замолчала, переводя дыхание. Она сама не заметила, как сорвалась на крик. Злость бурлила внутри, распускалась огненными цветами, яркими и жгучими, и Марья уже ничего не различала за их пламенем.

Хозяйка молчала, не сводя с Марьи камешков-глаз. Когда она неторопливо поднялась, Марья прикусила язык, запоздало вспомнив о том, что хотела не злить ее, но хозяйка только смотрела, и кошки у ее ног молча крутились, задирая к Марье безглазые морды.

– Мне нравится твоя злость. – Голос хозяйки был тих, и Марья не могла угадать ее эмоции. Она коснулась волос Марьи, сухие пальцы пробежались по щекам. – О, как она горяча. Не боишься, что только хуже сделаешь?

– Я всегда все делаю хуже, – с горечью ответила Марья и закрыла глаза. Огненные цветы осыпались безжизненным пеплом, оставляя после себя даже не пепелище – пустоту. – Но если я не буду ничего делать, то и лучше ничего не станет.

Глаза хозяйки сверкнули довольно, а в ее голосе растеклось темное удовлетворение:

– Что ж, признаю твою правоту. Иди же за мной.

Стены разошлись бесшумно, словно ткань, сумрачный, полный мерцания коридор разворачивался впереди, и в его глубине вспыхивали разноцветные огни. Удивленная, Марья не сразу осознала последний приказ хозяйки, а потом бросилась догонять ее. Гладкие каменные плиты холодом куснули за пятки, но возвращаться за обувью Марья не стала – она и так не могла догнать хозяйку, хоть шла та неторопливо. Но сколько бы Марья ни бежала, та всегда оставалась впереди, недостижимая и жуткая.

Коридор вел вниз, и с каждым шагом уклон становился все ощутимее. Навстречу пахнуло холодом и влажностью, и к этому запаху примешалось что-то еще, знакомое, но Марья так и не могла понять что же. Краем глаза иногда она ловила изломанные тени на стенах, словно по скале ползли тысячи и тысячи тонких трещин.

Голос хозяйки звенел в коридоре, и эхо вторило ему, рассыпая и путая звуки.

– Знаешь ли ты, за каким браслетом тебя послал Полоз? Одну из дочерей за своеволие в камень и металл обратил, воли и разума лишил, да ее дар силен остался. Нет цепи прочнее, чем она из угольной пыли плетет, нет заслона надежнее, чем она пылью золотой чертит. И любого сковать ее цепью можно, и от любого ее кольцом огородиться можно. Но дар ее теперь в руках того, кто браслет носит. Знаешь ли, что Полоз с таким браслетом сделать может?

– Ничего хорошего, я угадала? – выдохнула Марья, останавливаясь и придерживаясь за стену. Снова начали ныть шрамы на ребрах, и Марья прижала к ним ладонь.

– Ты принесешь ему браслет, и тебя же он им и свяжет, цепь же родственнице вручит, ее ублажить надеясь. Или свяжет ее, коль она ему уже поперек глотки встала. И догадываешься, что тогда с тобою сделается?

Марья сдавленно вздохнула.

– Откуда ты так хорошо знаешь, что в поместье творится?

– Там же мое зеркало – с Полозом за каждый камешек спорить, за похищенное торговаться. Пройти сквозь него не могу, но смотрю внимательно, слушаю чутко, да и есть в его доме те, кто и сам готов мне все рассказать, лишь бы под мое крыло переметнуться.

У черного провала пещеры она остановилась, поджидая Марью, малахит в глазницах светился особенно жутко.

– Да и старик не зря своего зверя к Полозу подослал. Тот не только тебя привел, но и много новостей принес. Так что мне ведомо, пожалуй, больше, чем тебе.

– Не сомневаюсь. – Марья фыркнула. – Мне-то никто ничего не рассказывает и не объясняет.

– Так слушай меня внимательно. – Венец в волосах хозяйки слабо мерцал, и темнота за ее спиной казалась особенно густой и бескрайней. – Я не буду тебе мешать. Ищи браслет, разгадывай загадки, сплетай планы. Можешь даже звать меня, но не обещаю, что приду. Можешь спрашивать, но не обещаю, что отвечу. Но иного не обещаю тоже.

Марья недоуменно моргнула, прислонилась к неровному своду. Из пещеры едва ощутимо тянуло свежим воздухом, особенно сладким среди тяжелого и застоявшегося воздуха подгорных чертогов. Ее не оставляло чувство подвоха, оно холодом покалывало босые ступни, подсказывало: беги, беги отсюда.

Но если от всего убегать, то как же выручить Аню?

– Почему же ты мне помогаешь?

Она расхохоталась и отступила в глубь коридора.

– Ну что ты, я вовсе не помогаю тебе. Только разрушаю планы Полоза!

Жесткие руки толкнули Марью в спину, и она сорвалась во тьму.

Сначала он решил, что умер – ничего не было вокруг, ни света, ни звука, и тела своего он не чувствовал. Знакомое ощущение окончательной потери – так же было, когда он понял, что утратил крылья: ни фантомной боли, ни лживого, призрачного ощущения, что все нормально. Только пустота, словно и не было никогда крыльев, словно и не было никогда тела.

Лучше бы не было и чувств, но вот они-то как раз и захлестнули его сознание, уволокли в еще более глубокую тьму, полную острозубых рыб, что рвали его заживо.

Имя им было Отчаяние и Разочарование.

Вот и все, чего он добился, – небытие, полное понимания, что он сюда загнал себя сам. Служанка оказалась права: предавая девчонку, предал себя, ибо нет чувства больнее, чем осознание, что во всем случившемся виноват только ты один.

– Оно все равно того стоило.

Слова пузырьками оторвались от губ и ленточкой потянулись вверх. И тогда он вспомнил, что уже был здесь – в таком же отчаянии, утратив последнюю ниточку, что вела его к жизни, прочь из царства мертвых. Но тогда он кричал от бессильной ярости, и горькая вода заполняла рот.

Сейчас же не осталось ничего, кроме усталости.

Он уже хотел закрыть глаза, когда над ним склонилась она, ослепительно белая в окружающей тьме.

– Финист. – Чего в ее голосе было больше, усталости или отвращения, он так и не разобрал. – А я уж надеялась, что больше тебя не увижу. Надо сказать, у Змеи отвратительное чувство юмора: я бы предпочла совсем другую компанию.

Она все же протянула ему ладонь и помогла подняться. Ее рука была настоящей – или казалась настоящей, материальной и теплой, и он вцепился в нее, как в единственное, что могло защитить от отчаяния и безумия. Онемение медленно спадало, и тело слушалось плохо. Финист даже не был уверен, сам он стоит на ногах или его держит неведомая сила, исказившая здесь все законы.