Ричард Кнаак - Лжепророк [litres]

– Клянусь, меня ничто на свете не остановит! Ничто! Только скажи, что я должен исполнить!

– Я, – безмятежно, сложив перед грудью ладони, ответил Пророк, – дарую тебе шанс совершить славный подвиг, своею рукой избавив мир от великого грешника, Ульдиссиана уль-Диомеда.

Несмотря на прямоту его выражений, Гамуэлю потребовалось несколько секунд, чтоб ухватить их суть. Но стоило ему понять, в чем состоит поручение, на лице его отразилась фанатичная целеустремленность.

– Я принесу тебе его голову!

– Его гибели вполне довольно. Ты умел и в обращении с чарами, коим я тебя выучил, и, что еще важнее, во всем, чему был научен жизнью.

Просияв, Гамуэль выпрямился во весь рост.

– Считай дело сделанным, господин! – воскликнул он, однако тут же кое в чем усомнился. – Прости мне этот вопрос… но ведь мы с Орис давным-давно предлагали нечто подобное, и ты не позволил…

Нестареющий юноша благосклонно кивнул.

– Ну, а теперь позволяю.

Для особы столь преданной Пророку, как жрец, этого ответа оказалось вполне довольно. С низким поклоном Гамуэль коснулся губами его руки.

– Будет исполнено, господин.

Опустив голову, он не заметил, как закаменело юное лицо Пророка.

– Да, Гамуэль, и я позабочусь об этом. Я позабочусь…

Мендельн, как мог, помогал Серентии вести эдиремов к великому городу, но понимал: дойди дело до разногласий, подчинятся они ей, не ему. Впрочем, это его устраивало вполне: не привык он как-то армиями командовать.

В первый день никто им препон не чинил. Деревни, лежавшие на пути, опустели еще до их приближения, и этому Мендельн был только рад: тем меньше шансов, что пострадают невинные да непричастные. Однако он понимал: скоро положение переменится, ведь столицы-то перед их приходом никто не оставит. В столице найдется немало тех, кто всеми силами постарается истребить эдиремов…

Впрочем, дела обернулись так, что идти ради первого столкновения до самого стольного града им не пришлось. Путь эдиремам преградил отряд конников числом в добрых сто человек, на взгляд Мендельна, собранный из двух или трех отрядов поменьше. Мрачнолицые, очевидно, прекрасно осведомленные, насколько уступают противнику в численности, отступать они, однако же, не собирались.

Капитан их, совсем как в тот раз, в день встречи с мастером Фахином, потребовал, чтоб эдиремы повернули назад.

– Мы никому не желаем зла, – отвечала Серентия, не слишком скрывая, что требование капитана, с учетом всех обстоятельств, полагает нелепым. – Лучше уступите дорогу добром.

Однако отряд кеджани остался на месте.

– Властью, вверенной мне верховными правителями великой столицы, приказываю вам разойтись либо сдаться и следовать всем моим указаниям! – снова потребовал офицер.

В передних рядах загремел издевательский хохот Йонаса и еще кое-кого из эдиремов. Сама Серентия тоже насмешливо заулыбалась.

Встревоженный, Мендельн поспешил выйти вперед.

– Беспокоиться тебе не о чем, капитан. Позволь, я…

Один из солдат взлетел в воздух, точно выбитый из седла порывом ураганного ветра, и под смех эдиремов мешком рухнул наземь.

Капитан, не теряя времени даром, обнажил оружие.

– Взять их!

Эти слова и положили начало сущему пандемониуму. Конные стражники устремились в атаку. Эдиремы гурьбой ринулись им навстречу. Мендельн взглянул на Серентию в надежде, что та поможет предотвратить схватку, однако дочь Кира уже мчалась в бой впереди всех остальных.

«Нет! Их нужно остановить! Иначе всем надеждам выручить Ульдиссиана миром конец!»

Но, судя по всему, кроме Мендельна, никто этого не понимал. Эдиремы вновь дали волю чувствам. Подобно Ульдиссиану в ту ночь, среди джунглей, они утратили власть над собственным даром – напротив, теперь дар правил всеми их помыслами.

Ну, а заплатить за это пришлось солдатам-кеджани. Что многим тысячам эдиремов какая-то сотня вооруженных всадников? Мендельн, даже не видя схватки, знал наверняка: стражников рвут на ремни, а их оружие даже вскользь никого из захватчиков не зацепит.

В отчаянии он принялся проталкиваться к Серентии. Кроме нее остальные никого не послушают… но прежде она сама должна внять голосу разума.

Только практически бессознательная тревога, внушаемая эдиремам его появлением, и позволила Мендельну добраться до Кировой дочери без промедлений. Схватив Серентию за руку, он поволок ее назад.

– Мендельн! – с внезапной, пугающей яростью вскричала она. – Пусти, дурак! Пусти немедля!

– Серентия! Погляди, что с тобой… что со всеми вами творится!

Не успел он закончить, как один из солдат испустил леденящий кровь визг. Подняв взгляд, Мендельн увидел голову и руку, взлетевшие высоко над толпой.

– Это же зверство какое-то! Это не по-людски! – ахнул он.

– Сами напросились! Сами нас слушать не…

Постоянно окруженный духами мертвых, Мендельн давно привык к ним и замечал лишь в тех случаях, когда ему требовалось о чем-либо их спросить. Первыми разговоров они обычно не затевали.

Однако сейчас от многих из них веяло таким ощущением неминуемой опасности, что юноша в черных одеждах, не обращая внимания на требование подруги, не отпустил ее – наоборот, усерднее прежнего поволок за собой.

Посему стрела, очевидно, пущенная в Серентию, цели и не достигла, а вместо этого вонзилась в его плечо. Удар оказался так силен, что сбил Мендельна с ног.

Только это и привело Серентию в чувство. Пытаясь удержать падающего Мендельна, дочь Кира рухнула наземь с ним вместе. Толпа эдиремов по-прежнему неудержимо стремилась вперед.

– Мендельн! Мендельн! – воскликнула дочь торговца, заслонив его собой от бегущих.

Исключительными способностями к самоисцелению Мендельн, подобно Ульдиссиану, не обладал, однако кое-что в этом смысле умел. Прибегнув к науке Ратмы, он первым делом унял невыносимую, жгучую боль. Миг – и вот рана всего-навсего тупо ноет, настойчиво, мерно пульсируя в такт биению сердца.

– Я… ничего, Серентия, сейчас все будет в порядке…

– Будь уверен: солдат, пустивший в тебя стрелу, дорого за это заплатит.

Но Мендельн стиснул предплечье подруги что было сил.

– Серентия… раскрой же глаза! Стрела предназначалась не мне.

– Верно, однако попала в тебя, потому что ты меня спас!

В глазах Серентии вспыхнула ярость.

– Послушай! Раскрой ты глаза, наконец! И посмотри на эту стрелу. Она же тебя десятой дорогой должна была обогнуть, если бы не одна вполне очевидная причина!

Тут Серентия наконец-то взглянула на древко стрелы… и, в изумлении разинув рот, покачала головой.

Подобно Мендельну, стрелу работы Ахилия она узнала легко.

– Нет… не стал бы он меня убивать… и тебя тоже!