Франциска Вудворт - Особое предложение [litres]

Закончив с платьем, портниха графини с помощницами ушли. Правда вскоре одна из девушек вернулась обратно с просьбой отдать платье под предлогом что-то доделать. Ага! Леди Наркиса поняла, что выходка со старушечьим нарядом будет иметь для нее последствия, и решила отыграть все назад. И я отослала служанку ни с чем, сказав, что меня все устраивает. Ничего, пусть графиня понервничает!

Сама же села писать записку мадам Пауле, чтобы приехала сегодня же и как можно быстрее, мне необходимо платье. Можно было бы доставить неприятности графине, появившись один раз в шедевре от нее, но не в ущерб же себе. Боюсь, мой выход в таком виде надолго запомнят и исправить впечатление будет стоить больших трудов. Я же завтра должна выглядеть безупречно.

Адель закончила дела и села в углу спальни, занявшись вышивкой. Ее я не стала отсылать. Мне нужен кто-то, с кем можно спокойно поговорить.

Мадам Паула не подвела. Не прошло и трех часов, как она появилась в моих апартаментах. Такая же яркая и шумная, как экзотическая птичка.

– О, дорогая! Вы побледнели! И похудели! Боюсь, как бы не пришлось ушивать наряды, что я нашла вам.

Вокруг меня закружился сонм ее девиц, которые начали осторожно раздевать меня, потом занялись мерками. Сама мадам Паула возилась с несколькими чехлами, в которых привезла платья.

С первого взгляда она казалась некрасивой. Слишком высокая и худая, слишком узкие плечи, слишком большой нос. Но затем все это отступало на задний план. У мадам Паулы было то, что гораздо сильнее красоты: бешеная харизма. Любой, кто находился в ее обществе больше минуты, оказывался околдован.

– Я в трауре, – сообщила я портнихе. – Но при этом должна находиться на приемах, рядом с императором. Почему-то он решил стать моим опекуном до наступления совершеннолетия. Что можно сделать?

– Милая моя, с вашей фигурой и вашим личиком даже картофельный мешок станет шикарным платьем. Давайте для начала примерим то, что я принесла. А затем поговорим о том, что можно пошить.

Мадам Паула явно была в курсе моего траура и не привезла яркие платья, похожие на крылья бабочек.

– При дворце вы можете не выдерживать глубокий траур, – пояснила она известную истину. – Другое дело, что мы должны выдержать границу между трауром и его нарушением. Ну-ка, милая, повернитесь перед зеркалом.

Они и зеркало с собой привезли. Во весь мой рост. Оно отразило черноволосую девушку с яркими зелеными глазами, правда, чуть похудевшую, и загар начал сходить. Мадам Паула подобрала мне три платья, пока шьются остальные. Одно глубокого шоколадного цвета, со скромной серебряной вышивкой на поясе. Второе оттенка старой бронзы, с воротником-стойкой и бледно-золотым узором на корсаже. Третье настолько темно-синее, что кажется черным, со скромным декольте и рукавами на три четверти. К нему положены длинные перчатки.

– Вы просто волшебница моды! – сказала я совершенно искренне.

Вокруг глаз портнихи веером разбежались мелкие морщинки. Не знаю, сколько ей лет. Она всегда выглядела вот так, как сейчас.

– Да ладно вам, герцогиня, просто вы красавица. Вот и любой наряд сидит идеально.

Я провела руками по шелковистой ткани. По сути, цвет похож на тот, что был на наряде, принесенном Наркисой. Но в этом платье ощущалось благородство, и крой изысканный. В таком можно блистать на балу. Но балы нельзя посещать во время траура.

С мадам Паулой мы договорились, что наряды она пришлет через неделю. Я выдала аванс. А затем не удержалась и обняла женщину. Та замерла на миг, а после ответила на объятия.

– Соболезную вам, герцогиня, – шепнула она. – Вы сильная. Но порой хочется на кого-то опереться.

Знаю. Только мне не на кого опираться. Снова горло сжалось от мысли, что осталась совсем одна на белом свете. Но я загнала ее подальше. Сейчас не время.

Ужин мне принесли в гостиную. Ту самую, которая общая с императором и в которой я сегодня с ним обедала. Бесшумные и предупредительные слуги сервировали стол. Адель я отправила поесть на кухню – пусть поговорит, отдохнет, может, узнает местные сплетни. Если хочешь новостей, то их проще всего узнать от слуг. Многие аристократы относятся к ним, как к мебели, и порой не слишком сдержаны на язык. Так что часто секреты вовсе не секреты.

Ужинать в тишине было… непривычно. За открытыми окнами лишь шумели деревья и сладко пел соловей. И у меня на сердце от его трелей становилось все тяжелее. Под окном моей спальни в фамильном особняке всегда пел вот такой же. Я любила слушать его по вечерам, сидя на подоконнике и глядя на звезды.

Закончился ужин, вернулась Адель, чтобы помочь мне переодеться на ночь. Но не спалось. Я лежала в огромной постели с опущенными прозрачными занавесками и смотрела в полумрак. Адель уже спала на своей кровати в углу спальни. Ее не мучили мысли. Я же ворочалась, взбивала подушку, но тщетно. В конце концов, не выдержала и встала.

Соловей продолжал заливаться. Не будет ничего плохого, если постою на балконе и послушаю его. Может, после этого смогу заснуть?

Я накинула пеньюар, захваченный из дома. Темно-золотистый, сшитый из дорогого тончайшего кружева, он приятно льнул к телу. Я оглянулась на Адель и на цыпочках прокралась к балкону, не желая разбудить ее.

Хоть империей правил ледяной маг, весна и лето здесь царили весьма жаркие и влажные. По крайней мере в столице. Думаю, потому, что вокруг было множество рек и озер. Да и до моря не так далеко.

Я оперлась о перила, подставила лицо ночному ветерку. Он приносил свежесть – ровно столько, чтобы не ощущать духоту, но и не мерзнуть.

Отец не любил, когда я убегала в сад поздно вечером. Но темнота меня не страшила. В саду, в лесу, в поле – везде я чувствовала себя в безопасности. Знала, что природа не даст меня в обиду. Капля крови дриады дарила эту глубокую связь.

Вот и сейчас: я протянула руку к деревьям, и листья зашелестели в ответ, словно здороваясь.

– Не спится?

Я замерла точно статуя, как и деревья затихли внизу. Очень медленно повернула голову направо, понимая, что даже ветер пропал. Точно присутствие императора усмирило его.

Его величество стоял на своем балконе, щеголяя голым торсом. Из одежды на нем оказались лишь штаны из темно-серой мягкой ткани. Белые волосы буквально светились в полумраке, как и кожа. У меня пересохло в горле. За последние сутки в моей жизни как-то слишком много стало полуобнаженного императора.

Щеки у меня запылали, как и уши, и шея.

– Доброй ночи, – проговорила крайне вежливо, точно мы не в неглиже оба, а на балу.

– И правда доброй, – согласился император. – Такие ночи в разгар лета особенные. Чувствуете?

Пока я чувствовала себя голой в пеньюаре. И тихо радовалась, что полумрак скрывает большую часть того, что мог увидеть его величество.