Джонатан Френч - Реальные ублюдки [litres]

– Самобичевание плохо на тебя действует, Певчий, – сказала Блажка.

– И мама у меня не такая слабачка. – Овес хмыкнул.

– Вы правы. Вы оба. Так что я буду придерживаться незыблемых истин. Чума вечно что-то выкидывает, и никто не знает, что будет в следующий раз, когда они к нам придут. Что она сделает. Я уже не молод. Это не самобичевание – чистый факт. А Пролаза? Он слишком мал. Ни один из нас не может выдерживать это достаточно долго. Остроухие дают нам перерывы, чтобы мы оставались в здравом уме и, наверное, чтобы они сами тоже. Но это утомительная борьба, и чума в ней побеждает.

– Рога справятся, – заверила Блажка, чуть не поморщившись от своих пустых слов.

– Я знавал одного кочевника, который мог завязать узел так, что только он и мог его развязать – такой он был мудреный, – проговорил Певчий, устало выдохнув. – А этот Штукарь? Он проделал такую же штуку. Месть – это хорошо, моя дорогая. Но если мы хотим избавить мальчика от его страшного оружия, то нам лучше начинать рвать волосы на лобке в молитвах о том, чтобы Шакко привел тюрбана живым.

Блажка встала, позволив опрокинуться своему импровизированному табурету. Затем, ступая по ковру из щепок, отошла туда же, где до этого был Овес. Постояла там спиной к хижине, вглядываясь в деревья на отдаленных утесах, казавшихся не более чем черной стеной в угасающем свете.

– Уже год прошел, Печный. Нам давно пора смириться с мыслью, что он не вернется.

Тут голос подал Овес:

– Ты на него уже не рассчитываешь?

Блажка обернулась.

– Я не рассчитываю на планы, которые предполагают сидеть и ждать его. С тех пор, как он ушел, могло произойти очень многое… без толку обо всем этом думать.

Лицо Певчего очерствело, притом что во взгляде осталось сочувствие.

– Я хочу кое-что сказать. Это может показаться жестоким.

– Валяй.

– Какой у вас есть выбор? У Ублюдков мало чего осталось. Наш дом разрушен, удел брошен, большинство людей сбежали. То, что осталось от копыта, только что примкнуло к самому старому пердуну, который сидит у них в изгнании. Мы не знаем, сколько еще Рога дадут нам здесь находиться. Они взяли нас только из-за долбаной чумы. Потому что знают: это единственное, чего боятся тяжаки. Но если у них и дальше не будет получаться ее обуздать, я сильно сомневаюсь, что они останутся такими же гостеприимными.

– Они используют нас, мы – их, – согласилась Блажка.

– И мы не так уж для них полезны, – заметил Певчий.

– То есть ты хочешь сказать, что у нас нет другого выбора, кроме как ждать, но при этом у нас остается все меньше времени? Это очень дерьмовый совет, Печный.

– У нас и обстоятельства дерьмовые, вождь.

Мрачную беседу рассеял аппетитный запах стряпни Берил, который добрался до них на крыльях древесного дыма.

– Она сейчас соберет весь урожай, что у нас есть, чтобы накормить мелких. – хихикнул Певчий.

– И высыпет на меня все проклятия за то, что подвергла их опасности.

Певчий даже не попытался поспорить. Овес положил руку ей на плечо.

– Ладно, все это потерпит до утра, – проговорил наконец Певчий. – После всех сегодняшних событий принимать поспешные решения было бы глупо. Вам двоим нужно отдохнуть.

Блажка поморщилась.

– А после рассвета разве станет лучше?

– Или хуже, – прорычал старый трикрат, – но ты по крайней мере успеешь выспаться.

Оставив Певчего сидеть на пне, они вышли обратно ко входу в хижину. Блажка подумала проверить сирот, но у Берил наверняка все было под контролем. К тому же испепеляющие взгляды хозяйки были ей сейчас ни к чему.

Отправив туда Овса, она быстро обошла лагерь, который разбили ее ребята. Сухой ровной земли было в обрез, поэтому традиционные ограничения пришлось сохранить. Беженцы из Отрадной ютились вокруг своих костров, сопляки – у других, а посвященные братья – у своих, самых ближних к началу тропы. Веревочный загон со свинами расположили поблизости, там варвары вынюхивали в земле остатки инжира, что им насыпали.

Ублюдки ели те же фрукты, только с чуть меньшим аппетитом, чем их животные. Колпак стоял, остальные сидели, прислонившись спиной к седлам или к деревьям. Когда Блажка подошла, Облезлый Змей молча предложил ей целый инжир. Она приняла фрукт и, усевшись рядом, вынула нож. Кроме инжира, у них было немного ячменного хлеба и сушеной рыбы.

Реальные ублюдки жевали еду, и никто не произносил ни слова.

Блажка не осознавала, насколько изможденной была, но когда присела, осознание хлынуло на нее со всей мощью, разбив вдребезги ее выносливость. И она откинулась на спину.

Без светлицы. Вместо стен у нее были ее братья.

Без кровати. Вместо матраца у нее была твердая земля, а вместо подушки – седло.

Без лихорадочных видений от мерзкого лекарства. Только естественное угасание сознания, что принесет либо сны, либо кошмары, а может, и вообще ничего.

Блажка вздохнула и позволила ночной песне ущелья себя убаюкать.

Сон.

Награда.

Она проснулась от смеха и солнечного света.

Дети играли, бегая друг за дружкой между деревьями, и правила игры, казалось, менялись с каждым радостным смешком. Похоже, здесь были все сироты, плюс некоторые из детей Отрадной. Игра уже развернулась настолько, что добралась до спящих Ублюдков.

Дозор Блажка не выставляла. Эльфы либо защищали их сами – либо нет. Хоть на одну эту ночь копыто оставило предосторожности и предоставило свою судьбу ветру. Итогом стал крепкий сон на твердой земле, забвение многодневного истощения. Чтобы разбудить их, потребовалась целая стая орущих детей, которые перескакивали через храпящие головы и вытянутые ноги.

Овес очнулся почти сразу, преувеличенно громко зевнул и вскочил, бросившись в погоню за радостно удивленными детьми. Игра тотчас превратилась в побег от сгорбленного чудовища с распростертыми руками.

– Вот дурень, – проговорила Блажка с ухмылкой, приподнимаясь на локтях, чтобы понаблюдать за тем, как Овес бредет за своей визжащей добычей.

Рядом с ней Хорек сидел с сонным, но веселым прищуром.

– Хорошо, наверное.

– Что? – спросил Облезлый Змей, все еще лежа на спине.

– Успеть забыть, – ответил Хорек.

– Днем да, наверное, – проговорил Колпак, плавно поднимаясь. – Но ночью многие плакали.

Хорек сморщил топороподобное лицо.

– Спасибо, Колпак. От твоего замечания мне прям радости прибавилось.

Баламут рассмеялся, повернулся на бок, пернул себе в руку и изобразил бросок в его сторону.

– Вот, лови еще радости.

Хорек лишь медленно и сокрушенно покачал головой, тогда как Облезлый Змей откатился в сторону, чтобы избежать противной вони.

Овес вернулся, улыбаясь до ушей.

– Это их проучит.

– Чтобы они так делали каждое утро? – спросила Блажка. – Ну да, ты молодец.