Джонатан Френч - Реальные ублюдки [litres]

Протянув руку, Блажка нащупала край бортика, поморщившись, подтянулась. Ей удалось сесть, но она приложила слишком много усилий. Свесив голову между колен, она попыталась перебороть тошноту. Но не смогла.

Опершись о доску подбородком, она извергла содержимое своих бурлящих кишок.

Повозка остановилась.

Рядом возникло лицо Овса. Когда рвотные позывы утихли, он вытер ей губы носовым платком. Его губы шевельнулись, и Блажка снова услышала вибрации.

«Не слышу тебя, нахрен».

Блажка почувствовала, как ее челюсть пошевелилась, вжалась в край повозки. По-видимому, она все-таки говорила.

«Черт».

Овес ответил непонятным урчанием, обняв ее лицо сильными руками. Он спросил ее о чем-то, на его запыленном лице отразилась тревога. Не имея ни малейшего понятия о том, что он сказал, Блажка покачала головой – этот ответ мог относиться к чему угодно. Нет, она не слышала. Нет, ей не хорошо. Нет, она не собирается снова сблевать.

Еще минуту помедлив, Овес отступил. Повозка качнулась, когда он выбрался из кузова. Блажка еще какое-то время провисела над бортиком.

Пока колеса стучали, катясь по Уль-вундуласу, Лодырь становился все беспокойнее. Ниже пояса он был укрыт одеялом, но, ворочаясь в лихорадке, рисковал его сбросить. В страхе увидеть результат жестокости Шишака, Блажка поправила одеяло, чтобы оно оставалось на месте.

Когда впереди показался холм Батайят, ее желудок, наконец, успокоился.

Батайят, огромное образование из выветрившейся породы, простирался на многие мили, выделяясь павшими валунами и жесткими кустарниками. Это место изобиловало провалами и пещерками, из-за чего считалось самым неудобным для патрулирования во всем уделе Ублюдков. Нередко именно здесь орки-налетчики укрывались от копыта.

Блажка могла только надеяться, что тяжаки не таились там, среди камней, прямо сейчас.

Они заметили следы других повозок. Не в силах одолеть неумолимые склоны, те стояли в тени холма, не привязанные и брошенные. Овес взял арбалет в руки и подошел к ним. Блажка попытался двинуться следом, но стоило ей подняться на бортик, как ноги ее подкосились.

Овес поспешил обратно – явно на зов Жрики – и помог Блажке сесть, прислонив к одному из колес. Он сказал что-то, очевидно, предостерегающее, а потом ушел обратно. Когда солнце уже глубоко забралось в лоно западного неба, он вернулся и привел с собой помощников.

Облезлый Змей и Тоуро положили Блажкины руки себе на плечи, помогли ей встать и наполовину повели, наполовину понесли с собой. Когда они достигли скалы, все ее усилия оказались тщетными, и полукровкам пришлось сцепить руки под ее коленями и нести так. Овес нес на плечах Лодыря. Жрика шла с младенцем. Остальных двоих детей взяли Колючка и Лопо. Дача вела распряженных свинов – горная поверхность была слишком коварна, чтобы тащить на них груз. Этой разношерстной группе пришлось несколько раз останавливаться при подъеме, и когда они достигли на скорую руку разбитого лагеря, уже совсем стемнело.

Лагерь расположился на плато широкой вершины, опоясанной вырезанными временем колоннами из сегментированного камня. Поселенцы Отрадной ютились среди валунов перед мелкими костерками. Блажку и Лодыря отнесли на участок твердой земли и положили рядом с Медом и Хорьком. Блажка пыталась возражать, и, возможно, ей даже удалось произнести несколько слов, но тело пресекло все ее попытки подняться. Она могла только лежать в ряду раненых и смотреть, как остатки ее копыта пытаются справляться сами, без ее участия. Не имея сил на что-либо большее, чем безразличные взгляды, она наблюдала, как Овес говорил с Облезлым Змеем и Баламутом, который уже очнулся после удара в голову, но ходил все еще шатаясь. Позже появился Колпак – несомненно, с докладом об обстановке на окружающей местности. Когда Овес сказал что-то и показал на свое ухо, Колпак глянул в Блажкину сторону.

Вождь оглохла. Расскажите всем. Еще одна сраная напасть в долгой череде тех, что продолжают валиться на ее копыто.

Хорек очнулся вскоре после прибытия Блажки, сел и увидел ее. Кто-то вынул стрелы из его ноги и плеча. Он что-то сказал, и его топороподобное лицо нахмурилось, когда она не ответила. Все Ублюдки научились понимать определенные жесты, когда их показывал Дуболом, но как сказать «Я тебя не слышу», она не знала. Общаться было бы несложно, но Блажка не могла себя заставить и использовала свое немощное состояние, как повод игнорировать его настойчивые призывы. Потом пришел Тоуро и все ему объяснил. Когда же сопляк ушел, Хорек сдвинул брови еще сильнее. Блажка потом еще долго чувствовала на себе его взгляд.

Мед лежал между ними, и вид у него был хуже, чем у Лодыря, – если это вообще было возможно. Один раз он очнулся и слабо протянул к ней руку. Блажка вцепилась в его пальцы.

«Оставайся со мной».

На них упала тень. Инкус. Она подсела к Блажке. И все – она просто сидела, разделяя с ней этот лишенный звуков мир.

Раненых не кормили, но дали сделать несколько жалких глотков воды. Блажка отказалась, дав Тоуро знак отдать ее порцию Меду. Он подчинился, но через несколько мгновений после того, как он ушел, к ней приблизился Овес. Он сел на корточки с лицом, выражавшим едва ли не гнев, и сунул ей бурдюк. Он сказал только одно слово. Даже в слабом свете костра движение его губ было легко различимо.

«Пей».

Блажка сделала полглотка и протянула бурдюк обратно.

Она старалась не спать, сколько могла, держась одной рукой за Меда, а вторую положив на грудь Лодырю. Она боялась, что ни один из них не увидит рассвет. Поэтому не позволяла себе закрыть глаза и не расслабляла руки, надеясь удержать в них жизнь в эту ночь.

Дерьмо.

На самом деле это они ее держали. Она боялась спать, боялась впускать тьму туда, где уже властвовала тишина. Устремив глаза к звездам, а руки – к теплу кожи, она сдерживалась, чтобы не лишиться чувств. Но хотя ее боль ослабла, а тошнота прошла совсем, истощение никуда не делось и грызло тонкую ткань ее решимости. Она сражалась с ним, но в какой-то момент потерпела поражение.

Солнце. Бледное и стылое.

Движение. И только в ее пустом животе.

Звук. Кашель. Плач. Голоса. Все искаженное, будто пробивалось сквозь мокрое сено, но звуки доносились до нее.

Она села, наклонила голову и пошевелила челюстью. Блажка поняла, что левое ухо слышит почти чисто, а в правом звук приглушен. Проверила Меда и Лодыря.

Еще живы. Оба живы.

Хорька не было.

А Инкус была.

– Слух вернулся?

– Вернулся, – ответила Блажка и чуть не зарыдала от облегчения.

Трикратка удовлетворенно кивнула и, неуклюже поднявшись на ноги, протянула руку. Блажка взялась за нее.

Встав слишком резко, она чуть не потеряла равновесие, но не дала закружившейся голове взять над собой верх. Сильная рука Инкус помогла сделать первые пару шагов. Потом Блажка отважилась идти сама, жмурясь и глубоко дыша. В остальном в дело вступили инстинкты. В лагере вдруг притихли. На мгновение Блажка решила, что снова пропал слух. А потом заметила взгляды. Поселенцы и сопляки, большинство которых сидели без дела, вдруг перестали вести праздные беседы: слова сменились эмоциями. Удивлением. Облегчением. Неприязнью. Ненавистью. Она видела их все, пусть лица, казалось, плыли и колыхались.