Дмитрий Емец - Сердце двушки [litres]

Макар выстрелил. Болт из его старого арбалета каким-то чудом полетел почти в цель и оцарапал Делибашу руку ниже плеча. Выронив мешок со щенками, Делибаш метнулся к оврагу, где у него была припрятана гиела. Используя электроповодья, заставил ее пробежать метров тридцать. Несколько секунд спустя точно большая летучая мышь вырвалась из оврага и, облизывая лесные вершины, ушла к Наумову. Немногие из ведьмарей умели так использовать рельеф местности, как Делибаш.

Макар соскользнул со спины Грозы еще до того, как она коснулась земли – берег ее ноги. Едва спрыгнув, он торопливо перезарядил арбалет и направил его туда, где в последний раз видел Делибаша, но стрелять было уже не в кого. Трусливо, то и дело отскакивая назад, потому что смотреть на нее было очень страшно, Макар приблизился к Штопочке.

Подбежавший следом за ним Макс некоторое время гнался за Делибашем, как кабан проламывая кустарник, однако вскоре убедился, что это бесполезно. Делибаш не собирался подставляться под выстрел. Макс остановился и, тяжело дыша, вернулся на поляну. Самым толковым оказался Рузя. Едва добежав и отдышавшись, он велел Максу держать Родиона за плечи, чтобы тот не тряс Штопочку и не пытался ее поднять. И огромный Макс почему-то послушался Рузю.

Не теряя времени, Рузя решительно забрал у Макара нерпь , еще одну нерпь взял у Родиона и телепортировался. Спустя несколько минут он вернулся с Лехуром, выдернутым с дежурства. Лехур напоминал нахохлившуюся птицу:

– Ну что – ухлопали девчонку?! Довоевались?! Пропустите! Место дайте!.. Жеребца ее держите, чтобы меня не погрыз!

С собой у Лехура был маленький чемоданчик. Он открыл его и стал возиться со Штопочкой. Осторожно выпутал оперенье болта из ватника, обнажив место раны. Штопочка застонала. Она то порывалась сесть, то откидывалась и скалилась. Явно находилась в состоянии шока. Из раны выступила кровь с пузырьками воздуха. Было задето легкое. Лехур быстро проверил пульс. Потом стал ломать ампулы, набирать шприцы и ловко делать уколы.

Родион услышал, как он пробормотал, ставя начальный диагноз:

– Массивное кровотечение. Проникающее ранение. Открытый пневмоторакс.

Родион опять попытался ухватиться за болт, чтобы его выдернуть. Ему казалось, что в этом болте главная угроза.

– Я сейчас, мигом, секунду…

Лехур удержал его за запястье:

– Ни в коем случае! Кровью истечет… Какой длины эта штука?

– Не з-зна-а… – заикаясь, сказал Макс, оценивая размер оперения и толщину торчащей части болта. – На г-глаз… сантиметров де-десять-двенадцать!

– Четыре снаружи. Внутри, значит, все остальное… Наконечник у болта какой? Узкий, широкий? Форма какая?

– Н-не знаю!

– А надо бы знать! Ее надо срочно в реанимацию. Дыхательная недостаточность, сильное кровотечение.

– Сердце не задето?

Лехур задумался:

– Сердечные тоны ясные, пульсовое давление в норме. Вроде бы нет.

Родион страдал больше Штопочки. То порывался гнаться за ведьмарями, то задавал Лехуру бессмысленные вопросы. Внезапно Штопочка, ненадолго затихшая, заметалась и что-то забормотала. Слова были едва различимы: голос охрип и звучал тихо. И вообще это были какие-то не ее слова – слишком умные для Штопочки:

– Времени нет, истории нет… Нет чумы, революций, войн, болезней… Это все испытания. Они повторяются, чтобы всем хватило.

– А что тогда есть? – спросил Афанасий.

Штопочка повернулась на звук, но Афанасия не увидела. Смотрела сквозь него:

– Мы есть! И то, что мы успеваем или не успеваем понять. Мы ударяемся друг о друга, оббиваем иллюзии и понимаем что-то главное.

– Что с ней? – спросил Родион.

Лехур показал ему на кучку сломанных ампул:

– Я ее обезболил, так что не слушай… Она под лекарствами. Надо срочно в реанимацию. Ищи на нее и на меня заряженную нерпь !.. А, у нее есть! Тогда только мне ищи!

– Она будет жить? – спросил Родион.

Лехур ответил что-то невнятное и заторопился. Перебросил Родиону нерпь с разряженным сирином . Еще одну нерпь , заряженную, забрал у Макса. Обхватил слабо стонущую Штопочку и, заставив ее коснуться ее нерпи , телепортировался с ней вместе.

Гавр выл на привязи. Его так никто и не отвязал от дерева, а теперь и подходить к нему было опасно. Ждали Рину. Гавр был так возбужден, что мог вцепиться зубами в первую попавшуюся руку. Мешок со щенками, который выронил Делибаш, шевелился на траве. Оглушенная Хюльда начинала вяло шевелиться и рычать.

Остальные берсерки – те, что шли цепью и должны были добить гиел, если кто-то ускользнет от Делибаша, – из леса так и не появились. Фактор внезапности был утрачен, а приказа от Гая на позиционную войну со шнырами они не получали.

Мокша думает. День за днем. Есть у него такие медлительные думы, которые ходят по кругу, как мельничная лошадь. Мокша обижен на двушку, которая все неохотнее пускает его к себе. Тот случай, когда Митяй буквально протащил его за гряду, к драконьему озеру, а потом вывел оттуда едва живого, стал последним. Двушка пока не захлопывает перед ним дверей, но и в сокровенные свои покои его уже не пускает. Позволяет только ходить у склоненных сосен.

Временами Мокша задумывается, а не построить ли ему маленькую избушку на двушке рядом с границей болота. Он будет жить в ней постоянно, возвращаясь в наш мир только в самом крайнем случае. Сидеть в избушке, бродить по серому, вечно предрассветному лесу, питаться лепешками из муки и воды. Ничего не будет хотеть. Не будет ставить никаких великих задач. Просто ходить, просто думать. Если ему будет жарко и у границы болота, он вцепится в корни сосен, в землю ногтями, но не уйдет. Эльб его, слитый с ним, безусловно, в таких условиях постепенно сдохнет, и сантиметр за сантиметром Мокша сможет вновь продвигаться к гряде. Возможно, это была мысль, посланная Мокше двушкой, но он ее не принял.

Мокше хотелось вернуть все сразу. Когда ты уже кем-то был, трудно начинать сначала. Сравнение? Словно он голодный был позван на пир к великому князю и взял со стола кусок пирога. Князь позволил. На второй день он явился опять, и на третий. И его все не прогоняли. И вот Мокша стал являться к князю как к себе домой и хватать со стола чего только сам пожелает. И почему я теперь должен отдавать пирог другим, когда я хочу его сам? Это такая хитрость была, чтобы заставить меня носить для других то, чего я хочу себе? А князь все не захлопывал перед ним дверей, все терпел, но в какой-то день Мокша обнаружил, что к столу его уже не пускают, а вежливо, но твердо отправляют к склоненным соснам.