Дмитрий Емец - Сердце двушки [litres]

Афанасий посмотрел на часы. Было 10.15. В прошлый раз Гуля начала украшать тортик вишенкой в 10.25. И опять его зацепила мысль, что люди как роботы привыкают в одно время делать одни какие-то вещи. Например, унывают по вечерам и злятся по утрам. Днем им вполне себе неплохо. Опять же тортик – это хорошо. Не напрасно они дышали на семечко. Не только тревогами они теперь соединены с Гулей, но и радостью. Споткнется, заметавшись в настроениях, Гуля – Афанасий ее успокоит. Захандрит Афанасий – и тут уже Гуля наготове, отдохнувший озорной воробушек с вишенкой на торте.

Электричка была забита до отказа. Зато в электричке Афанасий сделал открытие, которое назвал «законом дозировки милосердия». Согласно этому закону, люди охотно уступают места в городском транспорте, когда ехать три остановки, но почти никогда в электричке. Или с удовольствием помогают девушке поднять чемодан на двадцать ступенек, но почти никогда не помогают с тяжелым рюкзаком в походе, потому что и сами уже устали.

Короче, у каждого существует планка милосердия, которую он для себя установил. Человек как бы говорит себе: я сделаю добро, если это не будет стоить мне особенно дорого. Сам Афанасий уступал место в электричке с внутренним скрипом, и то когда видел, что свободных мест в вагоне больше нет. Но откуда-то появлялась золотая пчела и начинала невидимо для всех ползать под одеждой, щекоча его и угрожая укусить. Афанасий заморачивался и вскакивал.

Особенно было обидно, когда старушка, которой уступали, отказывалась либо начинала бормотать: «Ой, сыночек, да не надо! Я скоро выхожу!» – а на освобожденное для нее место плюхалось молодое хамское тело и сразу надвигало себе на глаза шапку – типа оно ничего не видит, ничего не слышит и вообще уже в домике.

Электричка была проходящая, в Копытово не останавливалась. Афанасий и Рузя вышли на предыдущей станции и пошли через лес по грунтовой дороге. В первой своей половине дорога была довольно приличной, заманивая водителей свернуть на нее, зато во второй превращалась в непролазное болото. Местные жители эту особенность учитывали и, всеми силами поддерживая дорогу в непроезжем состоянии, украшали елки табличками:

«Вытяну трактором. Звони! Женя».

«Трактор + эвакуатор + сервис. Михей».

«Трактор Борис. + 7 926…».

Этот «трактор Борис», встречавшийся на елках чаще всех прочих, вдохновлял Афанасия. Он всякий раз пытался уяснить: действительно ли трактор зовут Борисом или все-таки это имя хозяина? С другой стороны, при некоторой творческой фантазии владельца трактор можно было назвать как угодно. Хоть Иннокентием.

Афанасий и Рузя шагали по дороге и радовались, что лично им не нужны эвакуаторы. Внезапно кустарник затрещал. На дорогу выскочил одиноко бегущий бородатый человек. Рузя узнал его.

– Это Иванов, писатель! Эй, мы к вам ослика водили! – крикнул он и замахал руками.

Человек остановился, подошел к ним и действительно оказался Ивановым.

– Привет! Вода есть? – спросил он, отдуваясь.

У Рузи в его волшебном рюкзаке нашлась и вода. Писатель начал жадно пить.

– Сегодня я загнал Гектора! – похвастался он. – Здоровенная такая дворняга из Копытова. Вечно на машины бросается.

– Загнать Гектора нереально, – усомнился Афанасий.

– Я тоже думал, нереально. Идею мне, кстати, подал ваш Родион. Кто знает, как африканские охотники охотились на антилоп? – Иванов ткнул пальцем в Рузю.

– Копьями? – предположил Рузя.

– На бросок копья тебя подпустит только носорог, чтобы ему было на кого рассердиться.

– Тогда стрелами?

– Из лука убить очень трудно. Ранишь антилопу – она умчится и умрет через несколько дней. Очень далеко от тебя… И достанется шакалам.

– Тогда как?

– Только загнать ее. В Африке быстро сообразили, что антилопа хоть и быстрее человека, но только на коротких дистанциях. Все, что нужно – спокойно бежать за антилопой, мешая ей отдыхать. Бежишь за ней часиков так пять, очень спокойно бежишь, не выкладываясь – и антилопа хлоп! – готова! Перегрелась. Именно поэтому в Кении такие хорошие бегуны.

– Не верю! – сказал Рузя.

Иванов отхлебнул еще воды и плеснул себе из бутылки на голову:

– Ты что, Станиславский, что ли, чтобы кому-то не верить? А я тебе говорю, что на расстоянии сто километров тренированный человек победит любую лошадь. Греки это знали, и потому все гонцы у них были пешие.

– А как же марафон в сорок два километра? И что воин потом умер? – спросил Афанасий.

– Литературщина! – отмахнулся Иванов. – Про этого воина впервые написали спустя пятьсот лет после сражения при Марафоне. Это как если б я сейчас издал откровения непосредственного участника Куликовской битвы! Профессиональные греческие гонцы пробегали за сутки по сто двадцать километров – а тут каких-то сорок два… Короче, сегодня я решил проверить, верна ли эта теория!.. Гектор добровольно за мной увязался, я его колбаской подкармливал… Вначале он туда-сюда носился, меня обгонял. После двадцать пятого километра тащился сзади, вывалив язык, а после тридцатого – шмыг в кустики. Я к нему подошел, а он лежит и только хвостом виляет. Короче, бросай его в суп – сопротивляться не будет. – Иванов вернул Рузе бутылку с водой и пошел к Копытово с ними вместе. Временами он срывался на бег, но останавливался и возвращался. – Эх! Ну как так можно плестись? – ворчал он. – Такое чувство, что Гектора загнал не я, а вы вдвоем! Хотя, конечно, каждый человек имеет свой коэффициент жизненного ускорения. У кого-то этот коэффициент 3, у кого-то 1,5, у кого-то 0,5. Если дело сложное и его выполняют несколько разных людей, то скорость дела определяется умножением коэффициентов. Например, 3×1,5×0,5.

– А если у кого коэффициент «ноль»? – поинтересовался Афанасий.

– Тогда дело, увы, вообще не сладится, пока этого человека из цепочки не выкинешь! Но если ты про себя, то у тебя не ноль. Одну десятую можно тебе присвоить. Даже три десятых. Ты двигаешься хоть и медленно, но довольно осмысленно!

– Спасибо! – поблагодарил Афанасий.

Рузя полез в карман в поисках салфеток, чтобы вытереть потный лоб. Вместе с салфетками выпала фотография. Иванов поднял ее.

– О! – удивился он, возвращая ее Рузе. – Это же та девушка, которая водила ко мне ослика! Стихи прекрасные пишет – словно краску пятнами бросает на холст! Где она? Давно ее не видел.

Рузя сунул фотографию в карман.

– Это Наста, – неохотно отозвался он. – Ушла к одному гаду… И из ШНыра тоже ушла. Упоминать про ШНыр он не боялся. Если Иванову не суждено знать про ШНыр, он и не будет знать.

– А ты Насту любишь? – спокойно уточнил Иванов.

– Шансов нет. Я толстый, и вообще я не такой, какой ей нужен, – жестко ответил Рузя.