Евгения Сафонова - Когда завтра настанет вновь [litres]

Я смотрела на него, пока злость и ярость запоздало поднимались откуда-то из живота, стискивая сердце, а затем и горло жаркой удушливой волной.

– Трус.

Он не вздрогнул от моей пощёчины, – но теперь я заметила, как дёрнулись его плечи.

– Значит, я трус.

Он проговорил это так же равнодушно, как всё до этого. Лишь уголок губ дёрнулся в намёке на усмешку.

– Всё это – твоя вина. Я умерла из-за тебя. Я жила бы долго и счастливо, если бы в прошлый раз ты посчитался с моими желаниями и просто ушёл на Эмайн – один. Оставил бы меня в Харлере, а не утащил за собой. Эш бы вырос с семьёй. Мама бы увидела внуков. А теперь она умерла, и спокойной жизни ни мне, ни брату не видать, потому что на меня охотится эта тварь, и всё это – из-за тебя. А ты хочешь успокоить свою совесть, и неважно, какой ценой, – мой шёпот сорвался в хрип. – Если мне всё равно суждено расстаться со всеми, кого я люблю, и всем, что я люблю, какой мне смысл жить? Жить, вспоминая всех, кто умер за меня? Не за вершительницу судеб, не за будущую королеву – за обычную девчонку, вся исключительность которой в том, что её полюбила сволочь с Эмайна?

Лицо сида было абсолютно непроницаемым. Отличное свойство для игры в покер – сейчас бесившее до потери пульса.

– Ты делаешь это не ради меня. Ты делаешь это ради себя. Так же, как потащил меня в прореху, когда я не хотела уходить. Тебе плевать на то, как я буду жить: главное, чтобы просто жила. Чтобы твоя драгоценная совесть перед концом оказалась чиста. Ты не о моём счастье печёшься, а о своём покое, и не понимаешь, что сама жизнь ничего не стоит, когда из неё исчезает всё, ради чего стоит жить. Но мне не нужно существование, которое предлагаешь мне ты. Прояви настоящую смелость – и признай, что не сможешь исполнить свою клятву. Дай мне умереть, чтобы из-за меня не страдали те, кто не должен страдать.

– Я не для того зашёл так далеко, чтобы отступить.

Его ответ был незамедлительным и непреклонным – и заставил меня вскочить.

– Верни. Всё. Как. Было. – Я почти задыхалась, настолько мне хотелось кричать. – Иначе я…

– Что? Сдашься твари? Наложишь на себя руки? Когда твоя мать и твой учитель умерли, чтобы ты жила, возьмёшь и перечеркнёшь их великую жертву? – холод его голоса шелестел февральской вьюгой. – Нет, Лайза. Я не сделаю того, о чём ты просишь. Ты можешь злиться на меня, ты можешь меня ненавидеть – я буду этому рад. Ибо больше всего я боялся, что ты снова меня полюбишь. Причина, по которой я держался с тобой так холодно всё это время… Твоё равнодушие ко мне, не то, через что мне пришлось пройти, – это моё наказание. Наказание, которое я заслужил. – Сид вновь отвернулся к окну. – Тебе хватит денег, чтобы купить лодку. Я приду, если тебе будет грозит опасность, и приду, когда ты окажешься в порту. Я помогу тебе добраться до Эмайна. Объясню, как найти моих родных. То будет последний раз, когда ты меня увидишь.

– Ты…

Но он уже исчез. Растворился в воздухе, как всегда. Либо перешёл в призрачную форму, либо вовсе ушёл в безвременье, которому он принадлежал.

– Ты! Вернись! – Я всё-таки сорвалась на крик. – Я не хочу, я не…

Слова застряли в сжавшемся горле – и я сорвала плакат со стены, выкинула на пол книги с полок, забарабанила кулаками по штукатурке: готовая сделать что угодно, лишь бы унять эту невыносимую душащую злобу, плавившую сердце огнём отчаянного бессилия, замещавшую все мысли одним-единственным «ненавижу его, ненавижу, ненави…»

Очнулась я, поняв, что мизинцы обжигает боль. Уставилась на покрасневшие отбитые пальцы, на обессилевшие дрожащие руки.

Ярость отступила схлынувшей волной.

…если я убью себя, он обязан будет вернуться. Раз уж он так заинтересован в том, чтобы я жила. Но я ведь тогда всё равно умру; а если сиду нет дела до моих желаний, станет ли он тратить последние силы на то, чтобы спасти десяток презренных людишек, когда для меня исход будет один?..

А ведь мама знала. Знала про то, что это за чёрная тварь. Знала про то, каким будет конец нашего путешествия. Знала, что умрёт – из-за меня.

И перед смертью взяла с меня обещание, что я поеду в Фарге…

Скрипнула дверь. Обеспокоенное «Лайза» заставило меня поднять глаза, которые жгло огнём – без слёз; взглянуть на Рок, Эша и Питера, застывших на пороге.

– Что случилось? – резко спросил брат, разглядывая устроенный мной кавардак.

Я опустилась обратно на кровать, глядя, как Питер аккуратно собирает книги, возвращая их на полки. Кажется, на те самые места, с которых я их выбрасывала: я плохо запомнила расположение, но книги были расставлены строго по цветам и высоте корешков.

– На кого ты кричала? – спросила Рок – куда мягче Эша.

Я молчала.

Я разомкнула губы, лишь когда Питер сел рядом со мной и, взяв мои руки в свои, заглянул мне в глаза, задавая немой вопрос.

Ему не ответить я не могла. Только не ему.

– Сид приходил. Поведал мне кое-что, – бесцветным голосом проговорила я. – Я… Я завтра расскажу, ладно? Мне надо это обдумать.

– Что обдумать, Лайз?

Голос Питера словно гладил меня по щекам невидимыми пальцами.

– Одну важную вещь. Прости, не могу сказать. Не сейчас. – По телу разливалась такая усталость, будто я пробежала марафон. Неудивительно, учитывая, что предшествовало разговору с сидом, который трудно было назвать лёгким. – Утром. До утра я всё… решу.

– Лайз…

Рок мягко положила ладонь брату на плечо, заставив его осечься.

– Эш, пойдём, – сказала баньши, которой, видимо, моё лицо сообщило больше любых слов. – Завтра так завтра.

Брат снова посмотрел на меня. На пальцы Питера, накрывавшие мои.

Круто повернувшись на пятках, удалился, – и Рок последовала за ним, словно незримо подталкивая в спину, отрезая возможность вернуться.

– Чем я могу помочь? – когда дверь закрылась и мы остались одни, спросил Питер так деликатно, что мне снова захотелось плакать.

Он наверняка видел, что сейчас я действительно не готова ни о чём говорить. И не собирался выпытывать ни слова, – но оставлять меня с тем, что тлело в черноте моей выжженной души, тоже не собирался.

– Побудь со мной, – хрипло попросила я. – Просто побудь. Пока я не засну.

…скоро мы уже лежали на кровати, и я обвивала руками его шею, утыкаясь ему в плечо, вдыхая знакомый запах можжевельника и ореха, чувствуя, как ласковые пальцы перебирают мои волосы. И думала, что, быть может, это всё-таки ещё одно видение Повелителя Кошмаров – всё это. Или что я так и не просыпалась с момента, как мне явился сон про висельницу в белом платье, так похожую на меня, – а лучше с момента, предшествовавшего тому, как маму свалила неведомая хворь. Вот сейчас я открою глаза в собственной постели и услышу, как мама на кухне поёт и жарит тосты на завтрак; и пускай окажется, что Питер мне только приснился, в этом кошмаре нам всё равно не быть вместе.