Евгения Сафонова - Когда завтра настанет вновь [litres]

Вот было бы славно, если б это был только кошмар.

Только страшный безумный сон.

Только…

Я даже не заметила, как уснула.

Спала я без сновидений. Очень крепко. Только закрыла глаза, а потом открыла – будто всего секунду спустя, но сквозь шторы гостиной уже пробивался солнечный свет.

Питер снова был здесь. Сидел на краю кровати, глядя на меня, и в мятных глазах нежность мешалась со странной щемящей безнадёжностью. Словно он вёл обратный отсчёт до момента, когда я проснусь и всё же расскажу то, что не смогла рассказать вчера, – и знал, что, какими бы ни были мои слова, ничего хорошего они не принесут.

– Доброе утро, миледи, – мягко сказал он, убирая спутанные волосы с моего лица, заправляя их за уши. – Завтрак в постель? Полагаю, после вчерашнего даже твой брат не будет возражать. Ты потратила много сил.

Питер, я могу остаться в живых, только если отправлюсь на Эмайн. И в ближайшее время мне суждено либо умереть, либо уйти в другой мир и никогда больше тебя не увидеть.

Две фразы, которые требовалось произнести, вертелись в мыслях, но застревали в горле, отказываясь идти на язык.

– Я в порядке, – хрипло сказала я вместо этого. Чувствовала я себя и правда вполне сносно – по крайней мере, физически: видимо, трёхдневный курс восстанавливающих зелий возымел должное действие. – Позавтракаем все вместе. Заодно… обсудим то, что требуется обсудить.

Питер не стал ни возражать, ни настаивать. Лишь, наклонившись, коротко поцеловал меня в губы и встал, чтобы выйти из комнаты.

Я смотрела в потолок, чувствуя, как отступившее на время сна смятение снова путает мысли.

Стало быть, проклятье, которое сгубило маму, пощадило меня. Хотя нет, о какой пощаде может идти речь? Скорее дело в том, что я уже фактически мертва.

Я смотрела, как в тонком солнечном лучике, пробившемся сквозь щель между задвинутыми шторами, кружатся золотые пылинки. Пытаясь уложить в голове, что где-то в другой реальности я влюбилась в сида и умерла из-за него, Эш вырос и стал диктатором, а сид вернулся назад во времени, чтобы спасти меня, и тем самым вызвал гнев твари, которая теперь хочет меня убить.

Безумие.

…хорошо, но если мама умирала из-за того, что узнала про все эти игры со временем, – почему она не умерла тогда, когда этот Коул только пришёл к ней? Когда мне было тринадцать? Почему проклятие догнало маму сейчас? Почему тварь явилась за мной лишь несколько дней назад? И неужели одно-единственное изменение в чьей-то судьбе может повлечь за собой такие страшные последствия? Выходит, вся наша жизнь предопределена и никакой тебе свободы воли? Хотя… когда имеешь дело с путешествиями во времени, всегда сталкиваешься с парадоксом на парадоксе. В книгах и фильмах теорий на этот счёт выдвигалось множество, и невозможно было говорить об их правдивости. Только о правдоподобности.

А то, что рассказал мне сид, звучало вполне правдоподобно.

Я смотрела на солнечные блики, игравшие на серых стенах, не прикрытых голограммами.

…уйти на Эмайн? Оставить Питера и Эша? Или умереть, надеясь на то, что сид вернётся назад во времени и всё исправит? Тогда мы с Питером не встретимся, даже не узнаем друг о друге – а о том, кого ты не знал, не будешь сожалеть. И мастер не погибнет, и Гвен, и все те, кого тварь использовала в качестве одержимых…

Но даже если сид сделает всё так, как я ему сказала, Эш всё равно останется один.

Я села в постели, переведя взгляд на зашторенное окно, солнце за которым наверняка уже близилось к зениту.

…нет, я не могу принять такое решение одна. Я не смогу объяснить ребятам всего, но что-то мне всё равно придётся объяснять. При любом исходе.

Когда я спустилась вниз, Питер уже успел заварить чай и соорудить тосты с маслом и джемом. Рок и Эш ждали за столом: видимо, Питер сообщил им, что я планирую военный совет. Прежде чем заговорить, я заставила себя сжевать тост, хотя кусок с трудом лез в горло. Никто не торопил меня – разве что тяжёлым выжидающим молчанием, в котором слышно было, как крошится поджаренный хлеб у меня во рту.

– И о чём ты хотела поговорить? – спросила Рок, когда я дожевала, прежде чем достать из кармана сигарету, цепко вглядываясь в моё лицо.

– Если что, – сказал Питер, отхлебнув чаю, – я, конечно, согласен на твою руку и сердце, но, по-моему, просить её полагается мне.

– Ещё бы ты был не согласен, – проговорил Эш ровно, – если бы кто-нибудь собирался их отдавать.

Я сжимала чашку с чаем обеими руками так крепко, словно боялась упасть.

– Сид вчера рассказал мне, что за тварь нас преследует.

Голос мой звучал удивительно равнодушно для человека, в душе которого чернела бездна.

Эту черноту могли не замечать другие, но я знала, что Питер чувствует её, возможно, даже острее меня самой.

– Наконец-то, – выдохнул Эш.

– И я не могу рассказать об этом вам. По той же причине, по какой не могла рассказать мама. – Я закрыла глаза: почему-то казалось, что так легче будет перенести то, что последует за этим. – Суть в том, что эта тварь не остановится, пока не убьёт меня, а её убить невозможно. И она действительно овладевает теми, чей жизненный путь пересёкся с моим. А я могу спастись, только если уплыву на Эмайн Аблах. Навсегда.

…напрасно казалось.

Я не видела их лиц, но слышала, как молчание, окутывавшее маленькую кухню, как зимой кутает землю глухая снежная пелена, сделалось ещё тяжелее.

– Этого не может быть. – Ладонь Питера легла на моё плечо, и я ощутила лёгкую дрожь его пальцев. – Он врёт.

– Не врёт. Он эгоистичная сволочь, и это он виноват во всём, что с нами произошло, но он не врёт. Незачем. – Я разомкнула веки. Посмотрела на руку Питера, державшую меня так, словно я могла сию секунду исчезнуть, переместившись на Эмайн. – Есть и другой выход. Я умираю, а вы… вы с Рок забываете обо мне. Зато все, кроме мамы, возвращаются к жизни.

– Даже сгоревшие стражники? – уточнила Рок.

Она сидела, позабыв про сигарету в опущенной руке. Равнодушие её тона не обижало меня по одной простой причине: сейчас я сама прилагала тонну усилий, чтобы моя речь оставалась такой же, и подозревала, что за чувства прячутся за её показной безэмоциональностью.

– Даже они. И те люди в гостинице. И Гвен… моя подруга. Все, кроме мамы. – Я перевела взгляд на Эша, который неверяще смотрел на меня. – Вы забудете обо мне. Всё будет так, будто вы никогда меня не встречали. Вам даже не придётся тосковать.

– И мне? – негромко осведомился брат.

Его лицо могло показаться неживым, нарисованным. Вот только даже в нарисованных лицах я привыкла видеть хотя бы намёк на живые эмоции.

– Нет. Ты меня не забудешь. Только поэтому я до сих пор на это не решилась. – Поднеся кружку к губам, я сделала короткий нервный глоток. – И всё равно склоняюсь ко второму варианту.