Хэйлоу Саммер - Принцесса пепла и золы [litres]

Мачеха по-прежнему молчит. Она позволяет мне самой решать, что нужно сделать, а когда о чем-то просит – что, надо сказать, теперь стало редкостью, – говорит «пожалуйста» и «спасибо». Задумчивая и мрачная, она бродит по дому, как тень. Она всегда была стройной женщиной, но в последнее время ест еще меньше, чем обычно. Скулы ее резко выступают на лице; сама она исхудала. Даже дочерям говорит только самое необходимое, обычно запираясь в своем кабинете – комнате, в которой до того, как меня отправили в башню, я жила.

Однажды поздней осенью, после штормовой ночи, когда ветер срывал с деревьев последние листья, мачеха внезапно оказывается рядом со мной, пока я подметаю холл на втором этаже. Я даже не слышу, как она подходит, просто неожиданно появляется около меня и говорит:

– Золушка! Нам нужно серьезно поговорить.

Я поднимаю на нее взгляд и поражаюсь, насколько глубоко запали ее глаза. Неужели я так долго не смотрела на нее? Как могла я не замечать, в каком она состоянии? Или своими волшебными кремами ей удавалось скрывать впечатление о болезни и тем самым умело прятать от нас правду?

Передо мной стоит женщина, обреченная на смерть! То, что туманная нимфа показалась мне, – относилось к моей мачехе!

Она открывает дверь в кабинет, мою бывшую комнату, в которую мне, с тех пор как переселилась в башню, никогда не разрешалось входить. Мачеха сама убирает там, а потом закрывает комнату. Не знаю, чего я ожидала: каких-нибудь оккультных предметов или ценных книг, чего-нибудь редкого или запретного, но комната обставлена совершенно обычно и довольно скромно.

Я вижу секретер, письменный стол и полки, на которых лежат папки с бумагами – скорее всего, счетами с рудника и, судя по количеству документов, еще и старыми бумагами моего отца, которые теперь бессмысленны, и все же она их не выбросила.

Еще я вижу диван, маленький столик и начатую вышивку. Начатую очень давно, потому что на ней и обивке, где она оставлена, уже покоится толстый слой пыли. Вот и все.

– Садись, – говорит она, указывая на стул напротив секретера. Я сажусь, пока она закрывает за мной дверь и поворачивает в замке ключ.

Погода за окнами пасмурная, ветки голых деревьев гнутся на ветру. Мачеха садится в кресло и кладет костлявые руки на письменный стол перед собой.

– Долгое время я скрывала это, – говорит она, – ради своих дочерей, но больше не могу этого делать. Болезнь, которая поразила меня на родине, когда я была еще ребенком, и которую позже, будучи молодой женщиной, мне удалось преодолеть, после смерти твоего отца разразилась в третий раз. На этот раз она оказалась неизлечимой. Я сумела привыкнуть к ней и смогла годами держать в узде, но с прошлой зимы она истощает мое тело и лишает всех сил. Врач сделал все, что мог. Теперь он, как и я, исчерпал все свои возможности. Мое время пришло, Золушка. Следующей весны я уже не увижу.

Я знаю, вижу это по ней. Она, должно быть, обманывала нас все это время. Теперь я понимаю, что беспокоило меня этой осенью. Смерть вошла в наш дом, и она хочет забрать мою мачеху. Жуткая гостья. Но лучше я буду смотреть ей прямо в глаза, как сейчас, чем догадываться о ней, но нигде не обнаруживать.

– Моя большая забота, – продолжает моя мачеха, – моя единственная забота – это мои две дочери. Я так надеялась увидеть их хорошо обеспеченными и занимающими высокое положение в обществе прежде, чем уйду. Именно поэтому я пошла на непомерные расходы, отправив их в школу для высокопоставленных дочерей, хотя плата за обучение и связанные с этим траты превышают наши доходы. Я превратила в деньги все, что могла, чтобы обеспечить им такую жизнь и комфортное будущее. Но ты же знаешь этих двоих: они не созданы для того, чтобы взять жизнь в свои руки. Кто-то должен заботиться о них и обеспечивать средствами к существованию. Этим летом все мои надежды были возложены на бал. Мне хотелось, чтобы хотя бы одной из них посчастливилось встретить богатого человека, хорошую партию, и чтобы обе девочки были обеспечены этим мужчиной даже после моей смерти. У меня и в мыслях не было, что кто-то их них сможет завоевать принца. Дворянин или богатый торговец – вот и все, чего я для них хотела, но этой мечте не суждено было сбыться.

Мачеха делает глубокий вдох, и я слышу, как трудно ей дышать. Она вынимает из складок платья носовой платок, кашляет, прикрывая им рот, и убирает обратно.

– Я умру, – говорит она, глядя мне прямо в глаза, – и оставлю своих девочек в мире, где они не справятся. Если только человек с умом и необходимой напористостью не позаботится о том, чтобы с ними все было в порядке. Ты, Золушка, такой человек. Не важно, женится на тебе принц или нет. Ты всегда будешь идти по жизни и сможешь заставить моих девочек делать то же самое. Я прошу тебя – это мое последнее сокровенное желание – позаботься о моих дочерях, когда меня не станет! Обещай мне, что не подведешь их и будешь оберегать их счастье!

Я поражена. Да что там, я просто в шоке. И не знаю, что сказать. Я пялюсь на мачеху и смерть, что незримо стоит за ее спиной.

– Доли в руднике, – говорит она мне, – будут поровну разделены между вами тремя. Так решил твой отец. Этого хватит, если вы будете себя ограничивать. Оттуда поступает не так уж много денег, тебе это известно, но если правильно вести дом, а ты заберешь Этци и Каниклу из школы, то вы еще лет десять сможете сводить концы с концами.

– Ты думаешь, я смогу забрать Этци и Каниклу из школы? Против их воли?

– Естественно. Ты просто выпишешь их и объяснишь, что у вас недостаточно денег. Это правда.

– А почему ты сама им не объяснишь?

– Потому что мне и так придется рассказать им о том, что я покидаю их навсегда, – говорит мачеха со слезами на глубоко запавших глазах. – Это уже достаточно тяжело.

Я не могу игнорировать эту печаль. Она тянется к самому сердцу, и меня переполняет горе. Я думала, что жизнь будет идти своим чередом, год за годом. Ни разу за все это время мне и в голову не пришло, что однажды мачеха нас покинет. Что исчезнет из нашего дома и из этого мира. Испе́р был прав: я люблю свою семью, несмотря ни на что. Не могу представить, что скоро мне придется похоронить мачеху. Очень скоро, уже этой зимой.

– Золушка! – настойчиво повторяет она. – Ты сделаешь это для меня?

Я могла бы использовать эту ситуацию себе на пользу. Продумать тактику. Выдвинуть требования. Но я не такая. Конечно, я позабочусь о ее дочерях, если этого больше некому будет сделать. Я сделала бы это и без ее просьбы. И не откажу смертельно больной женщине в этом последнем желании, что бы она ни делала со мной.

– Да, – говорю я. – Можешь на меня положиться.

– Спасибо, – отвечает она, и я вижу, как с ее души спадает тяжкий груз. Как и раньше, мачеха выглядит неизлечимо больной, но теперь кажется более умиротворенной, почти спокойной. – Нам осталось обсудить еще два вопроса. Ну, вообще-то, три.