Хэйлоу Саммер - Принцесса пепла и золы [litres]

– Как прекрасно ты сказала, Клэри.

Начинается снег; снежинки покрывают нас и землю. Но только когда начинает смеркаться, мы наконец прощаемся с могилой.

На следующее утро я натягиваю свое лучшее зимнее платье и – с согласия сестер – надеваю пальто мачехи. Обычно хожу в плаще, который залатан и перелатан столь же часто, что и моя одежда, но поскольку я собираюсь пойти в банк, а люди там всегда такие изысканные, мне хочется выглядеть хотя бы достаточно опрятно.

Банковский служащий, похожий на переодетого тюремного надзирателя, ведет меня в одни ворота через другие, и это весьма пугает. Однажды, еще будучи ребенком, я была здесь со своим отцом, но отчетливо все помню: потому что идти в темноте по замковой горе за банковским служащим, маячившим впереди с лампой, мимо бесчисленных дверей в темницы, было очень страшно.

Конечно, за этими дверями нет темниц, а в дверях нет окон или пазов – только номера и замочные скважины. Первым делом мы открываем хранилище, которое отец арендовал для моего сундука с золотыми монетами. Служащий освещает помещение своей лампой изнутри, и, признаюсь, при виде своего сундука я испытываю разочарование. Он такой маленький!

Помню, смотрела, как отец насыпал в него золотые монеты, и сундук казался мне просто огромным! Сколько ночей я провела, придумывая, что смогу купить на свое золото: собственный остров, ручного белого медведя, летающий корабль, стеклянный замок и кучу всего еще. Безусловно, я понимала, что мой отец представлял себе что-то гораздо более практичное, когда откладывал для меня эти монеты, но я и подумать не могла, что эти деньги мне будут нужны для того, чтобы выжить. Просто на еду. Когда я была маленькой, у меня всего было вдосталь.

Сегодня этот ящик, мой сундук, полный снов и мечтаний, маленький и потерянный, стоит в углу хранилища. Я подхожу и поднимаю его. Он удивительно легкий. Что это за золото? Из воздуха ? Я ставлю сундук на маленький выступ у каменной стены и беру ключ, который протягивает банковский служащий. И когда открываю сундук, почти не удивляюсь содержимому: он пуст. Осталась всего одна золотая монета.

– Как такое может быть? – спрашиваю я мужчину, стоящего позади меня. – Золото ведь не украли?

Он вытаскивает папку, которую все это время зажимал под левой рукой, и открывает ее. Его палец водит по записям и датам и останавливается на последней.

– Ваш уважаемый отец был здесь шесть лет назад.

Я захлопываю пустой сундук и смотрю на бумагу, которую показывает банковский служащий. Я знаю эту дату! В тот день мой отец отбыл в свое последнее плавание. Ему не хватало денег, и он одолжил золотые монеты с твердым намерением снова наполнить ящик, как только вернется с кораблями, полными товаров, и продаст их. Кто знает, сколько раз он так делал – может, перед каждой поездкой. Но на этот раз отец не вернулся – и сундук остался пустым. За исключением одной золотой монеты, которую он оставил.

– Ну, – говорю я, – в конце концов, это были его деньги. Он мог делать с ними все, что хотел.

Банковский служащий кивает. Вся эта ситуация ему явно неприятна.

– Пойдемте в следующее хранилище! – прошу я его. – Вот ключ к нему!

Я показываю ключ, служащий проверяет номер и снова ведет меня сквозь темноту замковой горы. Пока несу перед собой почти пустой сундук, я все думаю, насколько важен для меня был сундук, полный воздуха, всю жизнь. Пережила бы я все эти годы без веры в небольшое состояние, которое подарит мне свободу и независимость в день моего совершеннолетия?

В самое тяжелое время после смерти отца ящик сделал меня сильной, воодушевил стать стойкой, утешил. Я всегда чувствовала, что никто не может причинить мне вреда, потому что существует сундук золота, принадлежащий только мне, – неприкосновенный, надежно хранящийся, запертый от всех врагов, глубоко внутри замковой горы под королевской резиденцией.

Какая ирония! Он выполнил свое предназначение, этот ящик с пустотой. Верить в то, что он существует, было для меня гораздо важнее, чем владеть им и тратить золото теперь, когда выросла. Я справлюсь, обо мне заботятся. Даже начинает казаться, что мужчины в моей жизни, которые что-то для меня значат, всегда в знак своей любви оставляют золотую монету. Но я должна справляться без них, в одиночку. И у меня получается.

– Это здесь! – говорит человек с лампой. – Хотите освободить хранилище?

– Да, оба хранилища.

– В знак любезности вы получите часть арендной платы обратно. Прошлой весной ваша мать оплатила год аренды вперед.

Любезность! Я тихо смеюсь про себя. Наверно, служащий увидел, как у меня вытянулось лицо, и ему стало меня жаль. А может, он думает, что перед ним – будущая королева.

– И сколько это будет?

– Сначала нужно рассчитать. Но, думаю, где-то около двадцати серебряных монет.

– Отлично, как раз хватит на праздничный штоллен и пару новых перчаток.

Он пристально смотрит на меня, думая, будто я отпустила циничное замечание. Но я и в самом деле с нетерпением предвкушаю штоллен и покупку новых перчаток! Я улыбаюсь, стараясь дать ему понять, что очень ценю его щедрость, и тогда он открывает хранилище моей мачехи.

Там пусто, как она и говорила. И только в нише на стене лежит письмо. Мои руки дрожат, когда я беру его. Кладу запечатанную бумагу в сундук с золотой монетой, выхожу из комнаты с банковским служащим и очень боюсь правды, что скрывается внутри письма.

Мне не хватает терпения дойти вместе с письмом до дома. Поэтому я иду в порт. Там, где летом мы с Помпи покупали мороженое из морских водорослей, дыни и перечной мяты, зимой всегда устраивают зал с небольшими угольными печами, чтобы люди могли отдохнуть и согреться. Есть люди, которым дома так холодно и неуютно, что они практически переезжают сюда зимой, поэтому представители более утонченного общества избегают этого зала.

Если у меня было время, каждую зиму я останавливалась здесь, потому что через стеклянные окна можно смотреть на зимнее море, не замерзая, а еще послушать последние новости и сплетни и слухи.

Впрочем, сегодня мне не до этого. Я вхожу в большой, но тесный из-за большого количества сидящих там людей зал и пробираюсь в темный, неприметный угол, где ставлю сундук себе на колени, вытаскиваю письмо и ломаю печать.

«Моя дорогая Клэри», – написано на бумаге отцовским почерком.

Глаза пробегают по строчкам, не вникая. Это так странно! Словно путешествие во времени в то место и день, когда отец писал для меня эти слова, и кажется, что, касаясь чернил, я касаюсь его руки. Конечно, это заблуждение. Отца больше нет, он ушел, хотя я отчетливо слышу его голос внутри себя, когда наконец заставляю себя читать дальше. Слышу звучание голоса, как если бы отец обращался ко мне напрямую.