Брендон Сандерсон - Ритм войны. Том 2 [litres]

Это был Шут.

Каладин заморгал, озираясь по сторонам. Он был на дне ущелья, да, но внутри пузыря света. Снаружи все еще бушевал ветер, однако стихия не могла повлиять на это место, на этот момент покоя.

Каладин прижал руку к голове, осознав, что больше не чувствует боли. На самом деле теперь он понял, что находится в кошмарном сне. Он… спал. Должно быть, потерял сознание после того, как убежал в бурю.

Шквал… что за лихорадка могла вызвать такие ужасные сны? И почему он видит все это так ясно?

Шут взглянул на бушующее небо далеко вверху, за краями пропасти.

– Нечестная игра. Совсем нечестная…

– Шут? – спросил Каладин. – Как ты здесь оказался?

– А меня тут нет. И тебя тоже. Это другая планета – по крайней мере, похожа на нее – и не слишком приятная, заметь. Тут нет огней. Ни буресветных, ни газовых, ни даже электрических. В этом проклятом месте почти нет атмосферы.

Он взглянул на Каладина и улыбнулся:

– Ты спишь. Враг посылает тебе видение, подобное тому, что послал Далинару Буреотец. Хотя я не понимаю, как Вражда изолировал тебя. Осколкам трудно вторгаться в сознание, кроме как в определенных обстоятельствах.

Он покачал головой, уперев руки в бока, словно рассматривал неряшливую картину. Затем уселся на табурет у огня, который Каладин увидел только сейчас. Теплый, манящий огонь, который полностью прогнал холод, сочась через тело Каладина прямо к его душе. На огне стоял котелок с кипящим рагу, и Шут помешивал его, заставляя пряный аромат струиться в воздухе.

– Рагу Камня, – сказал Каладин.

– Старый рогоедский рецепт.

– Бери что есть, кидай в котел, – сказал Каладин и улыбнулся, когда Шут протянул ему миску с дымящимся рагу. – Но это не настоящее. Ты сам мне только что сказал.

– Нет ничего настоящего. По крайней мере, с точки зрения некоторых философов. Так что наслаждайся тем, что можешь съесть, и не ворчи.

Каладин так и сделал, отведав самый восхитительный кусок тушеного мяса, который когда-либо пробовал. И все же было трудно не смотреть сквозь светящийся барьер на бурю снаружи.

– Как долго я могу оставаться с тобой? – спросил Каладин.

– Боюсь, недолго, – сказал Шут, накладывая себе миску тушеного мяса. – Минут двадцать или около того.

– Я должен вернуться туда?

Шут кивнул:

– Будет еще хуже, Каладин. Прости.

– Хуже, чем это?

– К сожалению.

– Мне не хватает силы, Шут, – прошептал Каладин. – Все было ложью. Я никогда не был по-настоящему сильным.

Шут откусил кусок тушеного мяса и кивнул.

– Ты… согласен? – спросил Каладин.

– Ты лучше меня знаешь, каковы твои пределы. Быть слишком слабым – не такая уж страшная вещь. Заставляет нас нуждаться друг в друге. Я не стану жаловаться, если кто-то признает свои недостатки, хотя, если слишком многие разделят твою мудрость, юный мостовик, я останусь без работы.

– А если все это для меня слишком? Если я не смогу продолжать сражаться? Если я просто… все брошу? Сдамся?

– Ты близок к этому?

– Да, – прошептал Каладин.

– Тогда лучше ешь свое рагу, – сказал Шут, указывая ложкой. – Лечь и помереть голодным – не лучший вариант.

Каладин ждал большего, какого-то озарения или ободрения. Шут просто ел, и Каладин попытался сделать то же самое. Хотя рагу было идеальным, он не мог наслаждаться им. Не мог, зная, что его ждет буря. Что он не свободен от этого, что все будет только хуже.

– Шут! – наконец сказал Каладин. – А ты не мог бы… рассказать мне какую-нибудь историю?

Шут на миг оцепенел. Не сводя глаз с Каладина, опустил руку, оставив ложку во рту, потом уронил нижнюю челюсть, якобы в изумлении – и ложка упала в его подставленную ладонь.

– Что? – спросил Каладин. – Почему ты так удивлен?

– Ну, – сказал Шут, приходя в себя. – Дело просто в том, что… Я все ждал, что кто-нибудь об этом попросит. Но никто еще не просил.

Он усмехнулся, затем наклонился вперед и понизил голос до шепота:

– Есть один постоялый двор, который нельзя найти намеренно. На него надо наткнуться посреди туманной улицы, поздно ночью, когда бродишь, заблудившись, в чужом городе. На двери висит колесо, но нет вывески с названием. Если найти это место и зайти внутрь, увидишь за стойкой молодого человека. У него нет имени. Он его не скажет, даже если захочет, – у него отняли имя. Но он узнает тебя, как узнает каждого, кто входит в эту гостиницу. Он выслушает все, что ты ему поведаешь, и тебе захочется с ним поговорить. И если попросишь его рассказать историю, он расскажет. Мне рассказал. Сейчас я перескажу ее тебе.

– Ну ладно… – начал Каладин.

– Цыц. В этой части тебе выступать не полагается, – предупредил Шут.

Он сел поудобнее, затем резко повернул руку в сторону ладонью вверх. Рядом с ним из туманного облачка возник криптик. Спрен был одет в жесткую мантию, какие Каладин уже видел в Шейдсмаре, его голова представляла собой кружевной и замысловатый узор, который показался более изысканным и грациозным, чем у спутника Шаллан.

Криптик бодро помахал рукой. Каладин не слыхал, что Шут теперь светоплет, но не удивился этому. Кажется, он уже давно видел, как этот человек творит светоплетения. Так или иначе, Шут не вел себя как рыцарь одного из Сияющих орденов. Он был просто… ну, Шутом.

– Эта история, – провозгласил Шут, – бессмысленна. Не надо искать в ней мораль. Понимаешь, она не из таких историй. Она другая.

Криптик что-то достал.

– Твоя флейта! – воскликнул Каладин, узнавая предмет. – Ты нашел ее?

– Это сон, идиот. Она не настоящая.

– Ой, – сказал Каладин. – Точно.

– Зато я настоящая! – произнес криптик мелодичным женским голосом. – Вовсе не воображаемая! Только вот, к сожалению, иррациональная! Ха-ха!

Она начала играть на флейте, перебирая по ней пальцами, и зазвучала тихая музыка. Каладин не был уверен, каким образом спрену удается произвести эти звуки, не имея губ.

– Эта история, – сказал Шут, – называется «Пес и дракон».

– Э-э… что и что? – спросил Каладин. – Или сейчас я тоже не должен ничего говорить?

– Ну что за народ… – вздохнул Шут. – Пес – это гончая, примерно как рубигончая.

Он поднял ладонь, и в ней появилось существо, четвероногое и пушистое, как норка, только крупнее и с другой формой морды.

– Это забавно, хоть ты и не понимаешь почему, – сказал Шут. – Люди на любой планете осознанно разводят животных с одними и теми же признаками. Нельзя не изумиться тому, как согласуются между собой примеры одомашнивания по всему космеру. Что об этом может знать живущий на гигантском каменном шаре, полном слизи, где все постоянно мокрое и холодное? Это пес, Каладин. Они мохнатые, преданные и замечательные. А вот это – дракон.

В другой его руке появился огромный зверь, похожий на ущельного демона – только с распростертыми крыльями и всего четырьмя лапами. Он был блестящего перламутрового цвета, с серебряной кромкой по контурам тела. У него также были более мелкие хитиновые кусочки, чем у ущельного демона, – фактически его тело покрывали маленькие кусочки панциря, гладкие на ощупь. Он стоял с гордым и царственным видом, выпятив грудь.