Брендон Сандерсон - Ритм войны. Том 2 [litres]

И все же… Венли попытается добраться до них. Ведь когда они сбежали, то забрали с собой ее мать. Джакслим может быть мертва, а если нет, то ее разум по-прежнему искалечен возрастом.

Как бы то ни было, она последняя – единственная, – кто все еще способен любить Венли, несмотря ни на что.

Как тот, кто страдал столько веков… как тот, кого это сломало… я прошу найти Мишрам и освободить ее. Не только для ее собственного блага. Ради блага всех спренов.

Ибо я верю: заперев ее, мы нанесли Рошару бо́льшую рану, чем осознавали.

Изыскания Навани приобрели лихорадочный характер, в ней проснулось неистовство, граничащее с безумием. Работа поглотила ее целиком. Раньше она все планировала, а теперь просто подкидывала топливо в костер. Она почти не спала.

Ответ был где-то рядом. Ответ что-то значил. Она не могла объяснить почему, но ей нужна была эта тайна.

Еда стала отвлекать. Время утратило смысл. Она убрала часы, чтобы они не напоминали о человеческих конструкциях, таких как минуты и часы. Она искала что-то более глубокое. Более важное.

Собственные поступки отчасти ужасали. Навани оставалась собой – женщиной, которая укладывает носки в ящике так, чтобы они лежали параллельно друг другу. Она любила закономерность и порядок. Но в поисках ответа на главный вопрос она обнаружила, что может оценить по достоинству нечто совершенно иное. Первозданный хаос неорганизованных связей существовал наряду со всеобъемлющей упорядоченностью – и то и другое означало самозабвенное преследование одной и той же цели.

Сможет ли она найти противоположность пустосвету?

Буресвет и пустосвет обладали полярностью. Они притягивались к звукам, как железная стружка к магниту. Поэтому ей нужен был тон, который отталкивал свет. Нужен был противоположный звук.

Ей нужны были плавные тоны, поэтому она заказала цуг-флейту и медный рожок с подвижной трубкой. Однако больше всего ей нравился звук пластин Рабониэли. С ними было трудно определить степень изменения звука, но Навани могла заказывать новые и быстро их получать.

Ее исследования перешли от теории музыки – где некоторые философы утверждали, что истинной противоположностью звука является тишина, – в математику. Математика учила, что существуют числа, связанные с тонами, – частоты, длины волн.

На самом фундаментальном уровне музыка была математикой.

Навани снова и снова воспроизводила тон, соответствующий пустосвету, внедряя его в свой разум. Она слышала его во сне. Она играла его первым делом, когда вставала, наблюдая за узорами песка, которые он образовывал на металлической пластине. Танцующие крупицы, подпрыгивающие вверх и вниз; пики и впадины.

Противоположностью большинства чисел были отрицательные числа. Может ли тон быть отрицательным? Существует ли отрицательная длина волны? Не все подобные идеи могли существовать в реальном мире, ведь отрицательные числа были искусственной конструкцией. Но эти пики и впадины… Сумеет ли Навани создать тон, который нарисует противоположную картину? Пики там, где были впадины, впадины там, где были пики?

Во время лихорадочного изучения теории звука она нашла ответ на этот вопрос. Волну можно было обратить, создав ее противоположность, которая сводила изначальный сигнал на нет. Отменяла его. Это называли «разрушительным воздействием». Странно, однако теоретики утверждали, что звук и его противоположность звучат совершенно одинаково.

Это было ошеломляющее открытие. Навани играла на созданных ею пластинах, наслаждаясь их звучным пением. Она вложила сферы с пустосветом в чехол от фабриаля на руке и прислушивалась к их вибрации, пока не смогла напеть нужный тон. Она пришла в восторг, когда – после нескольких часов сосредоточенных упражнений – смогла извлечь пустосвет одним прикосновением, как это делали Сплавленные.

Люди могли петь правильные тоны. Люди могли услышать музыку Рошара. Ее предки, возможно, и были чужаками в этом мире, но она – его дитя.

Однако это не решило вопроса. Если тон и его разрушающая противоположность звучат одинаково, как Навани сможет петь одно, а не другое?

Она воспроизвела тон с помощью пластин, напевая себе под нос. Затем воспользовалась камертоном, прислушалась к звукам самосветов и вернулась к пластинам. Звук был неправильный. Чуть-чуть отличался. Даже несмотря на то, что тоны совпадали.

Навани попросила напильник, и ей его дали. Она попыталась измерить звуки, которые издавали пластины, но в конце концов ей пришлось положиться на собственное ухо. Она поработала над пластиной, отпиливая небольшие кусочки металла, а затем двигая смычком по краю. Звук приближался к истине.

Навани казалось, что она слышит нужный тон в своей голове. Или она просто сошла с ума от желания создать антизвук?

Это заняло несколько часов. Может быть, несколько дней. Добившись наконец результата, она опустилась на каменный пол. Час был чудовищно поздний, перед глазами стоял туман. Со смычком в руках Навани проверила новую пластину. Стоило провести струной по стали, как что-то изменилось. Незримая сила вытолкнула пустосвет из сферы, прикрепленной к пластине, и он устремился прочь от источника звука.

Навани проверила опять, затем еще раз, на всякий случай. Хотя ей хотелось кричать от радости, она просто таращилась перед собой. Потом провела рукой по волосам, которые сегодня не уложила. Рассмеялась.

Сработало.

На следующий день – умытая и чувствующая себя чуть менее безумной – Навани продолжила двигаться вперед мелкими шажочками. Она проверила, насколько громким должен быть звук, чтобы произвести желаемый эффект. Она измерила тон на камнях разной величины и на потоке пустосвета, покидающего сферу и текущего к камертону.

Она занималась всем этим, по возможности скрывая суть своих действий от наблюдающего охранника. Сгорбившись над своим рабочим местом, она была относительно уверена, что Царственный сторож не поймет, что случился прорыв. Тот, что дежурил прошлой ночью, не слишком внимательно следил за происходящим; бо́льшую часть времени он дремал.

Уверенная, что тон сработал, она начала тренироваться, чтобы напевать звук, который издавала пластина. Он казался таким же, но… не совсем. Как и при измерении спренов – которые реагировали на мысли о них, – тон требовал создать Намерение. Навани должна была знать, что именно она пытается сделать.

Невероятно, и все же имело значение, что она хотела напевать тон, противоположный песне Вражды. Это звучало безумно, но это работало. Она могла повторить эффект и измерить его. Какими бы безумными ни были последние дни, научный подход по-прежнему действовал.