Брендон Сандерсон - Ритм войны. Том 2 [litres]

– Разве? – спросила Навани.

– Да. Как ночь и день или масло и вода. Но возможно, мы сможем найти способ соединить их. Если так, то это может послужить… моделью взаимоотношений наших народов. Путем к единству вместо борьбы. Доказательством того, что мы, хотя и противоположности, можем сосуществовать.

Навани уставилась на светящуюся сферу башнесвета и почувствовала, что должна кое-что уточнить.

– Масло и вода не противоположны.

– Еще как противоположны, – возразила Рабониэль. – Это центральный постулат философии. Они не могут смешиваться и должны всегда оставаться разделенными.

– То, что не смешивается, не обязательно противоположно, – не сдавалась Навани. – Песок и вода тоже не смешиваются, и вы бы не назвали их противоположностями. Это к делу не относится. Масло и воду можно смешать, если у вас есть эмульгатор.

– Я не знаю этого слова.

– Это своего рода связующее средство, Древняя. – Навани встала.

Если ее вещи все еще здесь… Да, в дальнем углу комнаты нашелся ящик с простыми материалами для экспериментов. Она налила во флакон немного масла и воды, добавила экстракта сока культяпника в качестве простого эмульгатора. Встряхнула полученный раствор и протянула его Рабониэли. Сплавленная взяла флакон и подержала, ожидая, пока масло и вода разделятся. Но, конечно, этого не произошло.

– Масло и вода постоянно смешиваются в природе, – сказала Навани. – Например, в молоке свиньи есть частицы жира.

– Да… вижу, я слишком долго считала древнюю философию неопровержимой, – проговорила Рабониэль. – Я ношу звание ученой, но сегодня чувствую себя дурой.

– У каждого есть пробелы в знаниях. В неведении нет ничего постыдного. В любом случае масло и вода – не противоположности. Я не уверена, что собой представляет противоположность воды, если это понятие вообще можно применить к стихии.

– Различные формы света действительно имеют противоположности, – упрямо заявила Рабониэль. – Я в этом уверена. И все же я должна поразмыслить о том, что ты мне показала.

Она протянула руку и постучала по сфере, полной башнесвета:

– А пока поэкспериментируй с этим. Чтобы ты не отвлекалась, я должна настаивать на твоем пребывании в этой комнате до конца каждого дня, за исключением тех случаев, когда тебя сопроводят в уборную.

– Ладно, – сказала Навани. – Хотя если вы желаете, чтобы мои ученые действительно что-то для вас разработали, то идея о том, что они рисуют планы, а вы их проверяете, глупа. Это не сработает – по крайней мере, блестящих результатов не ждите. Вместо этого, Древняя, я прошу вас доставить самосветы, которые питают фабриали, способные работать в башне.

Некоторое время Рабониэль что-то напевала, разглядывая эмульсию.

– Я пошлю такие камни твоим людям в доказательство моей готовности сотрудничать. – Она собралась уходить. – Если намереваешься использовать шифры, чтобы давать тайные инструкции ученым, будь добра, сделай их трудными. Спрены, которым я поручу разгадывать твои истинные послания, любят сложные задачи. Это придает их жизни смысл.

Рабониэль выставила стражу у двери, но по комнате Навани могла передвигаться свободно. В остальном помещение пустовало: там были только книжные полки, ящики и несколько сферных ламп. Других дверей не было; зато в дальнем углу Навани обнаружила спрятанную в рисунке слоев гранатовую жилу.

– Ты здесь? – спросила она, притрагиваясь к стене.

«Да, – ответил Сородич. – Я ближе к смерти, чем когда-либо. Со всех сторон враги. Люди и певцы одинаково стремятся мной воспользоваться».

– Не приравнивай одно к другому, это неправильно. Мой вид, возможно, не понимает вреда, который мы причинили спренам, но враг, безусловно, знает, какой вред они наносят, развращая их.

«Какая разница. Я скоро умру. Осталось только два узла, а предыдущий был обнаружен так быстро».

– Еще одно доказательство того, что ты должен помогать нам, а не им, – прошептала Навани, заглядывая между стеллажами, чтобы убедиться, что не привлекла внимания охранника. – Мне нужно лучше понять, как работают различные формы света.

«Не думаю, что смогу многое объяснить, – сказал Сородич. – Для меня все это просто… действовало. Как человеческий ребенок может дышать, так и я привыкло создавать и использовать свет. А потом… звуки исчезли… и свет покинул меня».

– Ладно, – сказала Навани. – Поговорим об этом позднее. Теперь скажи мне, где остальные узлы.

«Нет. Защищай их, когда они будут обнаружены».

– Сородич, – взмолилась Навани. – Если Каладин Благословенный Бурей не сможет защитить узел, то никто не может. Наша цель должна состоять в том, чтобы отвлечь и ввести в заблуждение, не дать Сплавленным когда-либо найти узлы. Для этого мне нужно знать, где они находятся.

«Ты так хорошо говоришь. Так удручающе хорошо… Вы, люди, всегда ведете столь разумные речи. А потом приходит боль, и лишь вслед за ней тайное становится явным».

– Ну тогда молчи в свое удовольствие, – заявила Навани. – Но ты должен был понять, когда увидел, как Каладин сражается за тебя, что мы в неравном положении. Наша единственная надежда – предотвратить обнаружение узлов. Если бы я знала, где находится хотя бы один, я могла бы придумать планы, чтобы отвлечь внимание врага!

«Сначала придумай, – упорствовал Сородич. – Потом поговорим».

– Ладно… – сдалась Навани.

Она сняла с полки несколько книг, чтобы скрыть свою истинную цель, и подошла к своему месту. Там она начала записывать все, что знала о свете.

Эшонай повертела топаз в пальцах и настроилась на ритм напряжения. Топаз должен был излучать спокойный темно-коричневый свет, но этот испускал зловещий оранжевый, того же оттенка, что полоса на спине ядовитого сигс-кремлеца.

Присмотревшись, Эшонай как будто разглядела спрена, пойманного в ловушку. Это был спрен боли, и он в отчаянии метался туда-сюда. Хотя… возможно, его отчаяние она сама придумала. Попадая в самосвет, спрены почти всегда становились бесформенными – превращались в туманный сгусток буресвета, из которого и состояло их племя. И все же он не мог быть счастлив там, внутри. Как бы она себя чувствовала, если бы оказалась запертой в комнате и не могла исследовать мир?

– Ты научилась этому у человеков? – спросила Эшонай.

– Да, – сказала Венли.

Она удобно устроилась между двумя старейшинами в маленькой комнате для собраний, где было полным-полно плетеных циновок и разноцветных знамен.

Венли не входила в Пятерку – собрание старейшин, – но вела себя так, словно принадлежит к их числу. За последние несколько месяцев с ней что-то произошло. Когда-то она потакала своим желаниям, а теперь излучала эгоизм и уверенность. Эшонай передала самосвет одному из старейшин, и сестра запела в ритме победы.