Брендон Сандерсон - Ритм войны. Том 1 [litres]

«Даже у солдата, – поправил он. – Ты не лекарь».

Он посмотрел через комнату на певца, который скорчился у дальней стены. Тот ошеломленно таращился на происходящее, не пытаясь вмешаться.

– Ты ведь не часто дрался, правда? – хрипло спросил Каладин.

Певец дернулся, выпучив глаза. Он был в боеформе, поэтому выглядел устрашающе, но выражение его лица говорило о другом. Это существо желало быть где угодно, только не здесь, и жестокость боя приводила его в ужас.

Шквал… Он не учел, что певцы тоже могут испытывать боевой шок.

– Ступай, – сказал Каладин и поморщился, когда нога умирающего, дернувшись в отчаянной конвульсии, стукнулась о стену.

Смерть от потери крови всегда происходила быстро с точки зрения товарищей обреченного – и вместе с тем медленно с точки зрения убийцы.

Певец уставился на него, и Каладин понял, что мален тоже мог быть оглушен молнией. Каладин ткнул пальцем в сторону двери.

– Ступай, – повторил он, едва шевеля губами.

Певец поспешил прочь, оставляя влажные оранжевые следы – он наступил в лужу крови умирающего. Каладин с трудом добрался до другого столика, где еще светилось несколько сфер. Он опустошил их и залечил остальные раны. Надо было иметь при себе еще один кошель. Такое рано или поздно должно было случиться.

Он выглянул в коридор и обнаружил отца на полу – там, куда его толкнул. Лирин сидел, озаренный утренним светом из дальнего окна.

– Ты в порядке? – спросил Каладин. – Молнией не зацепило?

Лирин встал, глядя мимо Каладина. В комнату, прямо на умирающего Царственного. Поблизости заплакал Ороден. Лирин, превозмогая шок, заковылял в комнату, чтобы попытаться помочь Царственному.

«С отцом все в порядке», – подумал Каладин. Разряды молний буреформ – по крайней мере, тех, которые производил единственный певец, – вызывали не такой страшный грохот, как во время настоящей бури. Находясь в укрытии, как случилось с его отцом, можно не опасаться утратить слух навсегда.

Каладин устало взглянул на Сил, которая сидела на столике, сложив руки на коленях. Ее глаза были закрыты, голова отвернута от умирающего Царственного, пока Лирин пытался остановить кровотечение. Каладин убил десятки, возможно, сотни певцов во время этой войны – хотя он пытался сосредоточить свое внимание на Сплавленных. Он говорил себе, что эти бои важнее, но правда заключалась в том, что он ненавидел убивать простых солдат. Казалось, у них просто не было шансов выстоять против него.

И все же каждый убитый им Сплавленный означал нечто худшее. Чтобы возродить древнего певца, приносили в жертву кого-то из гражданских, так что на самом деле Каладин лишал жизни какую-нибудь мать семейства или ремесленника.

Каладин подошел к Тефту, и свет от его наполненного буресветом тела озарил друга, лежащего без сознания на столе. Проснулось беспокойство за камнестражницу, которую забрали. А не помочь ли ей тоже?

«Не будь дураком, Каладин. Ты едва спас Тефта. На самом деле, возможно, еще не спас. Разберись с текущими проблемами, прежде чем создавать новые».

Лирин, стоявший на коленях перед умирающим, сдался и опустил голову. Царственный наконец-то затих.

– Нам нужно спрятаться, – сказал Каладин отцу. – Я позову маму. – Он оглядел свою окровавленную одежду. – Хотя лучше ты.

– Как ты посмел! – хрипло прошептал Лирин.

Каладин растерянно застыл.

– Как ты посмел совершить здесь убийство! – крикнул Лирин, поворачиваясь к Каладину, и спрены гнева вскипели у его ног. – Это же мое убежище. Место, где мы исцеляем! Да что с тобой произошло?!

– Они собирались забрать Тефта. Убить его.

– Ты не знаешь наверняка! – отрезал Лирин. Он уставился на свои окровавленные руки. – Ты… Ты просто… – Он перевел дух. – Сплавленные, вероятно, собирают Сияющих, намереваясь держать их в одном месте и следить, чтобы никто не проснулся!

– Это ты не знаешь наверняка! Я не собирался позволить им забрать его. Он мой друг.

– Это все или тебе просто нужен был предлог? – Руки Лирина дрожали, когда он попытался вытереть кровь о штаны.

Когда он снова посмотрел на Каладина, что-то, казалось, сломалось в нем, слезы хлынули по щекам. Шквал, он выглядел таким измученным…

– Вестники всевышние… – прошептал Лирин. – Моего мальчика действительно убили? Что с тобой сделали?

Скудный запас буресвета внутри Каладина иссяк. Буря свидетельница, он так устал…

– Я пытался тебе об этом сказать. Твой мальчик умер много лет назад.

Лирин уставился в пол, мокрый от крови:

– Иди. Теперь за тобой придут.

– Вам нужно спрятаться вместе со мной, – сказал Каладин. – Они узнают, что ты мой…

– Мы никуда с тобой не пойдем, – отрезал Лирин.

– Не веди себя как шестой дурень, отец! Ты не можешь позволить им забрать вас после этого.

– Могу и позволю! – Лирин вскочил. – Потому что я принимаю на себя ответственность за свои поступки! Я жертвую чем угодно, чтобы защищать людей! Я дал клятву не причинять вреда! – Он скривился, как будто его тошнило. – Ох, Всемогущий! Ты совершил убийство в моем доме.

– Это было не убийство.

Лирин не ответил.

– Это было не убийство!

Лирин опустился на пол.

– Просто… уходи. – Его голос опять смягчился. Скорбь и разочарование были гораздо сильнее, чем гнев. – Я… найду способ вытащить нас отсюда. Тот певец видел, как я пытался тебя остановить. Они не причинят вреда лекарю, который не сражался. Но тебя они убьют.

Каладин заколебался. Неужели он действительно мог оставить их здесь?

– Буря свидетельница… – прошептал Лирин. – Буря свидетельница, мой сын превратился в чудовище…

Каладин собрался с духом, затем проскользнул в заднюю комнату и достал припрятанный дополнительный мешочек со сферами. Вернулся в смотровую, безуспешно пытаясь не наступать в лужи крови. Кряхтя, поднял Тефта на спину, как раненного на поле боя.

– Я тоже давал клятвы, отец, – сказал он. – Мне жаль, что я не тот человек, каким ты хотел меня видеть. Но будь я чудовищем, я бы никогда не отпустил того солдата.

Он вышел и побежал к необитаемому центру шестого этажа.

Позади послышались крики на языке певцов.

Вайр обрел свободу.

Моаш, человек, которым он когда-то был, всю свою жизнь прожил в цепях и не знал этого. О, он осознавал, что светлоглазые заковали его в кандалы. Он испытал тиранию как прямо, так и косвенно – самым болезненным образом она выразилась в том, что те, кого он любил, умерли в тюрьме.

И все-таки он не знал, что собой представляют истинные цепи. Они сковывали его душу, принуждая быть простым смертным, хотя он всегда мог стать чем-то несравнимо большим.