Марина Дяченко - Vita Nostra. Работа над ошибками

— И прекрасно, — сказала она шепотом.

— Подойдите ко мне.

Он сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил секундомер, спортивный, судейский, кажется, даже знакомый Сашке по занятиям физкультурой на первом курсе. Физрук открыл его, как медальон, и поманил Сашку пальцем.

Она не двинулась с места не потому, что в последний момент вздумала сопротивляться. Нет, решение было принято — но подошвы приклеились к полу.

— Я только посмотрю, — сказал он тоном педиатра, припрятавшего в рукаве готовый шприц.

И Сашка пошла к нему, огибая стол, за которым столько раз занималась — разговаривала — молчала со Стерхом. Физрук поднялся, надвигаясь на нее, как гора:

— Подбородок вверх…

Луч света полоснул по глазам и ослепил ее, и Сашка облегченно выдохнула, надеясь, что сейчас этот луч растворит ее и смоет, и ни о чем не придется беспокоиться. Но зрение вернулось через несколько секунд. Сашка по-прежнему стояла посреди четырнадцатой аудитории, а Физрук с секундомером на шее нависал над столом, склонившись над большой спортивной сумкой. Что там в сумке внутри, Сашкины слезящиеся глаза не могли разобрать.

— Что-то не так? — пробормотала она, когда молчать стало невыносимо.

— Мне нужна воля Глагола, — отозвался он подчеркнуто спокойно, — а вы предъявляете человеческую реакцию с ноткой истерики…

— Нет! — Сашка дернулась.

— Это не упрек, — он шарил по дну своей сумки. — Это факт. И с ним придется что-то делать…

Он отыскал в сумке и положил на стол книгу — толстую, в жесткой слепой обложке, с библиотечным штампом-наклейкой:

— Раньше пятого курса я эту тему никому не давал, но нам с вами, похоже, отступать некуда. Открывайте.

Сашка, сжав зубы, развернула книжку на первой странице. На середине желтоватого листа помещалась единственная колонка выпуклых символов, мелких, как помет божьей коровки.

— Читать надо пальцами, — Физрук испытующе на нее поглядывал. — Как шрифт Брайля. Только не в строчку, а в столбик. И закрыть глаза, в идеале завязать. Пробуйте.

Сашка зажмурилась. Снова открыла глаза. Почему-то коснуться этой страницы в первый раз оказалось очень трудно.

— Физиологически будет неприятно, — тихо сказал Физрук. — Но это вам сейчас нужно. Это заглушит внутри вас человека, как бабочку в морилке. И тогда вы реализуете вашу свободу, Пароль.

Сашка положила указательный палец правой руки на верхний символ столбика.

Захотелось отдернуть руку.

Она вспомнила лицо Ярослава, сжала зубы, крепче прижала палец и повела по линии символов вниз.

В общежитии ее ждали. Весь первый этаж был освещен, хотя на столах и на полу у плинтусов во множестве имелись прогоревшие свечи. За окном спортзала, подвешенная в птичьей кормушке, покачивалась большая упаковка мороженого, чуть припорошенная снегом. Аня Бочкова протирала салфетками внутренность морозильной камеры.

— Привет, — сказала Сашка.

— Привет, — Андрей Коротков приглашающе махнул рукой. — Неслабое начало семестра. Почти сутки без света, все разморозилось к хренам…

— Предки жили без холодильников, — меланхолически заметила Юля Гольдман. — Зачем, когда зима?

Лиза, стоя лицом к зеркалу, поднимала и опускала руки с гантелями. Спортивная майка открывала плечи и руки. Под белой кожей со штампом на предплечье ходили мускулы. Сашка поймала взгляд Лизы в отражении — цепкий, жесткий, непроницаемый.

— Сашка!

Она обернулась. Костя, осунувшийся, с красными больными глазами, казался старше своих лет:

— Что он… они опять с тобой сделали?!

Она могла бы сказать: потерпи немного. Скоро все изменится, но не так, как я когда-то мечтала. Не будет мира без страха и смерти, но не будет и Сашки Самохиной.

— Саша, — сказал Костя, всматриваясь в ее лицо. — Чем я… чем мы можем тебе помочь?

— Все нормально, — сказала она, глядя, как ложится снег на упаковку мороженого за окном. — Заберите эту штуку из кормушки, насыпьте семечек.

Лиза со звоном опустила гантели на стойку:

— Тебе не надо было выделываться. Сама нарвалась… «Не хочу, не буду», в нашем детском саду за такое выставляли на табуретку голыми в тихий час…

«Она сочувствует мне, — подумала Сашка. — Хотя и злорадствует. Но сочувствует больше». Сашка огляделась, пытаясь запомнить лица однокурсников, будто мысленно складывая выпускной альбом.

Никто из них никогда ее не вспомнит.

— Ты права, — сказала она Лизе. — Я нарвалась… но вопрос практически решен.

И она поднялась на третий этаж, а рюкзак с книгой Физрука оттягивал плечи, будто мешок с камнями.

Рельефные символы на странице были холодными, горячими, ледяными, обжигающими. Они то кололи булавкой, то подергивались, как пойманные насекомые. Два или три раза палец прилип к странице, и пришлось отдирать его ножом и все начинать сначала.

Первые несколько столбцов Сашка одолела на чистом упрямстве, на привычке к невозможным упражнениям. Шарф, которым она завязала глаза, сделался мокрым, будто под ливнем. Она интуитивно чувствовала, что учебник Физрука поможет ей, и не ошиблась.

Предательство Ярослава. Судьба Стерха. Ураган в Торпе, жертвы на Сашкиной совести — все, что давило на нее и не давало вздохнуть, понемногу теряло значительность. Потрясения и катастрофы становились тенями, смутными и чужими. Сашке казалось, она уходит все дальше и дальше по тропинке из рельефных знаков, оставляя позади лишнее, пустое, бессмысленное.

Она оставила за спиной Ярослава, Егора и Костю. Забыла Лизу, будто и не встречала ее. Вспомнила на минуту маму — только затем, чтобы покрепче забыть. Все, кто был с ней рядом в Институте, кто мучил и спасал ее, превратились в массовку у дальнего пыльного задника: не разобрать голосов и лиц.

Только Фарит никуда не делся. Он не желал отставать, тень его шла по пятам, Сашка не видела его, но чуяла и торопилась закончить работу. Сегодня она убежит от Фарита. Вот единственный путь от него убежать.

Ближе к утру она увидела свет под повязкой на глазах. Перестала мыслить словами и образами. Впервые за много часов ощутила гармонию — как тишину за миг до великой музыки.

Потянулась вверх, мысленно пробила чердачные перекрытия и крышу общаги. Посмотрела на Торпу, разворошенную как муравейник: город-проекцию, город-призрак, город-фразу. Замерла, втягивая и усваивая дополнительные смыслы, прислушиваясь к изменениям внутри себя, но в этот момент произошел почему-то сбой — прогресс остановился. Новая информация прекратила поступать.

Пришлось прерваться и вернуться. Увидев свои руки, Сашка поняла, что физическое тело предало ее: кончики пальцев темнели, будто прищемленные дверью (был в Сашкином детстве такой неприятный опыт). Пальцы перестали транслировать информацию — исколотые, обожженные и отмороженные.