Марина Дяченко - Vita Nostra. Работа над ошибками

— А к вам, Самохина, у меня разговор отдельный, — Фарит кивнул ей совершенно официально. — Следуйте за мной.

Взгляды тянулись за ней, как резиновые жгуты, пока она шла прочь по коридору первого этажа. Обрывались один за другим. Костя смотрел дольше всех.

— Раскисла? — негромко спросил Фарит.

— Нет, — выдавила Сашка с ненавистью.

И подумала против своей воли, что вот этот, идущий рядом, может вернуть реальность к моменту, где Ярослав не женат и никого не обманывает, а Стерх по-прежнему сидит в своем кабинете, облокотившись о стол, положив острый подбородок на сплетенные пальцы. Мысль была, как стакан воды в пустыне — воды, которую перед умирающим от жажды выливают на песок.

— Раскисла, — констатировал Фарит с легким сожалением. — Давай поднимемся к тебе.

— У меня, — сказала Сашка, — сегодня не приемный день.

— Самохина, — он покачал головой, не то осуждая, не то удивляясь. — А я ведь принес тебе подарок…

Он остановился в холле среди фикусов, под плазменной панелью.

— Ты видела статистику жертв в Торпе?

— Да, — сказала Сашка и приложила к глазам мокрую, прохладную варежку.

— То есть ты мне врешь, — сказал он укоризненно. — Не стыдно?

Она пожала плечами.

— Трое погибли, — сказал он небрежно. — Таксист, старик-инфарктник и женщина, на которую упала ледяная глыба… Это очень мало, учитывая масштаб разрушений.

Сашка молчала, ничего не видя, уткнувшись во влажную шерстяную ткань.

— Удачно сложились вероятности, — продолжал он еще небрежнее. — Многим очень повезло этой ночью. Тебе, например, повезло…

— Ты не можешь ничего со мной сделать, — сказала Сашка и прямо посмотрела на него. — Потому что свобода — неотчуждаемое свойство Пароля, и если я выберу не существовать, ты меня не остановишь.

— Этого ли хотел бы Николай Валерьевич? — спросил он вкрадчиво. — Для чего он тебя учил, как ты думаешь — чтобы ты наплевала на все его уроки?

Сашка хотела и не могла оторвать взгляда от своих отражений в его очках.

В ее комнате, конечно, все валялось как попало, только белая доска над столом содержалась в полной чистоте — вытертая, вычищенная зубной пастой. Сашка остановилась у окна и прижалась лбом к холодному стеклу. Ботинки оплывали, как свечи, каплями растаявшего снега. Варежки нагрелись, будто компресс.

— Я всегда честно с тобой поступаю, — Фарит за ее спиной сел к столу, скрипнуло офисное кресло. — Ты заметила?

Сашка молчала.

— Честно или нечестно? — в оконном стекле Сашка видела его отражение.

В очках отражалась — дважды — она сама, темный силуэт у окна, затылком к Фариту.

— Да, — выдавила Сашка, когда поняла, что собеседник настойчиво ждет ответа.

— Я забочусь о тебе, — сказал он веско. — Я знаю, что тебе некомфортно иметь на совести гору трупов. Пришлось на одну ночь стать доброй феей, раз уж ты дебютировала как демон-разрушитель.

— Трое — это мало?! — она обернулась так резко, что чуть не разбила локтем оконное стекло.

— Достаточно, — он снял очки. — Для тебя. Считай, что ты вернула должок за двойку на зачете. И цени мою снисходительность: их могло быть и тридцать, и триста.

— «Добрая фея», — процедила Сашка, и ей показалось, что рот ее полон желчи.

— Ты слишком ценна, чтобы тебя щадить, — сказал он серьезно, — но невозможного я не потребую, мы давно договорились.

Сашка молчала. Лицо Фарита без очков производило странное впечатление — как будто чего-то не хватало. «Я привыкла отражаться в нем», — подумала Сашка и моментально замерзла.

— Тебя отлично выучили, — сказал он задумчиво. — Выражать себя через то, чем ты не являешься… Переоденься, ты в мокром, тебе холодно.

Сашка медленно, одну за другой, сняла варежки. Уронила на пол. Сфокусировала взгляд: малиновый узор на светло-сером, крестики, листики, олени.

— Стерх не предупреждал тебя, что он на пределе ресурса? — негромко спросил Коженников.

Сашка на секунду прикрыла глаза. Вспомнила свой последний визит в кабинет Стерха: «Не забывайте, чему я вас учил…» Что-то в его голосе заставило ее насторожиться, но она была тогда полна куража, она была сильной, она ничего не заметила.

— Предупреждал, — еле слышно сказала Сашка. — Но я не поняла.

— Зная тебя, он мог бы объяснить понятнее, — Фарит снова надел очки. — Но раз уж ты проходишь все полагающиеся ступени — отрицание, гнев, торг и так далее, тебе полезно услышать, что он предвидел окончание себя, как повествовательное предложение знает, что заканчивается точкой. Но точка — это вовсе не надгробный памятник… Сегодня, когда ты вошла, я как раз объяснял твоим однокурсникам, что ты не имеешь отношения к завершению академической карьеры Николая Валерьевича.

Сашка подняла глаза и заново увидела два своих отражения в темных стеклах:

— Они не поверили.

— Если кто-то вздумает обвинить тебя, — отозвался он вкрадчиво, — то растолковывать, что он не прав, буду я, а не ты.

Не глядя, он протянул руку и взял что-то со стола — это был учебник Физрука с бумажной закладкой на двадцать пятой странице. Сашка сделала шаг вперед, будто собираясь отобрать у него книгу.

— Сядь, — он взвесил тяжелый учебник в руке. — Воля Глагола, Саша, — это воля действия, а не отказа. Где твоя решимость создать свой «нормальный» мир? Ты не дашь ему даже шанса?

— Тебе не нужен нормальный мир, — Сашка опустилась на край кровати, не снимая мокрых ботинок.

— Расскажи мне, что такое норма, — он ухмыльнулся. — И, кстати, как ты думаешь, что мне нужно?

— Я не знаю, — беспомощно сказала Сашка. — Власти надо мной? Над тем, что тебе не принадлежит?

— Близко, — сказал он серьезно. — Очень близко, Саша.

Он бросил учебник на стол, как предмет, не заслуживающий внимания.

— Храни человека в себе — до диплома. Подкармливай эмоциями. Люби его, своего человека…

— Но у тебя и так все есть, — тихо сказала Сашка. — С моих шестнадцати лет. Я полностью в твоей власти.

Он помолчал, разглядывая ее из-за темных стекол:

— Если бы в полной, Саша, мы бы сейчас не разговаривали…

Долгую минуту она пыталась понять смысл его слов. Во всем общежитии было тихо — не исключено, что студенты третьего и четвертого курсов все так же сидели большой компанией, веселые и шумные, как устрицы на льду.

— Послушай, — он чуть улыбнулся. — Я вожусь с тобой только потому, что ты борешься. Пока ты борешься — ты мне интересна. Все, что я о тебе знаю, противоречит мысли о том, что ты сдашься… Неужели не попробуешь объясниться со своим пилотом? Выкинешь, как елку после Нового года, отстранишь брезгливо, будто чужого? Нет? А вдруг он найдет слова, вдруг ты снова ему поверишь?

У Сашки закружилась голова — как если бы голос Фарита был крепчайшим алкоголем, теплым ядом, заливающим уши.