Марина Дяченко - Vita Nostra. Работа над ошибками

— Блин, — сказала Сашка шепотом.

На часах было шесть утра. Уже светились окна первого этажа, выкладывая тени на снегу под общагой, уже скрипели и постукивали там, внизу, тренажеры, уже пора было выходить на пробежку. Еще бы немножко — и она бы справилась, еще несколько часов — и она явилась бы к Физруку не девчонкой в горе и страхе, а Глаголом в повелительном наклонении, тем, кто решает судьбы, начиная с собственной.

Она не испытала даже раздражения. Если физическое тело протестует, надо усмирить его, лучше всего — мышечным усилием, спортом.

Сашка вышла в морозное утро, выбралась на едва очищенную полоску брусчатки и побежала по ней, как шарик по желобу.

Торпа жила, шевелилась, выползала на улицы, Сашка слышала отдаленные голоса и, кажется, даже мысли: по городу ползли панические слухи. Кто-то до сих пор не мог связаться с родственниками, потому что рухнули наземные телефонные сети и сотовая связь. Говорили, что в магазинах ужасные очереди и стремительно пустеющие полки, и нет в продаже ни макарон, ни туалетной бумаги. Сашка слышала отдаленный страх, как стук колес ночного поезда, идущего из точки А в точку Б.

Потом добавился тонкий звук, как дребезжание ложечки в подстаканнике. Сашка поняла, что это боль: ее руки сперва замерзли и потом согрелись, пальцы вернули чувствительность, а значит, можно закончить работу.

Только вернувшись в общагу, она обнаружила, что ходила на пробежку в футболке и тонких штанах, и странное — босиком. Сдвинув брови, оценила цепочку босых следов по коридору — и тут же отвлеклась. Учебник на столе притягивал ее, как свет притягивает мошку. Сашка огляделась в поисках шарфа либо еще чего-то, чтобы завязать глаза…

На подоконнике в комнате лежали толстые варежки для лыжных прогулок, Сашка остановила на них взгляд. Долго смотрела, пытаясь понять, откуда они взялись и для чего понадобились. Малиновый узор на светло-сером, крестики, листики, олени; Сашка вспомнила, что варежки нужны ей, чтобы чистить снег. Сегодня, в воскресенье, Антон Павлович должен вернуться из санатория.

Мысль была, как удар большого колокола перед самым лицом. Сашка отшатнулась посреди пустой комнаты. Посмотрела на варежки, потом на свои руки. Пальцы саднили и ныли.

Сашка прошла в ванную, сунула руки под кран и только тогда, в зеркале над раковиной, увидела, что глаза у нее и так завязаны — вероятно, она и на пробежку выходила в таком виде.

Целый месяц Антон Павлович провел в санатории, и все это время Сашка проведывала дом, вычищала снег во дворе и проверяла проводку. И, разумеется, обещала навестить старика сразу по возвращении.

Время дискретно. С момента Сашкиного бунта и наказания прошло два дня… Или уже три? Здесь случился разрыв во времени, и началась другая жизнь. Вернее, закончилась.

Держа опухшие пальцы под струей холодной воды, Сашка попыталась вспомнить: а почему она, собственно, решила, что Антон Павлович все знал и обманывал ее? Если рассуждать логически… точнее, если искать оправдания… он мог подумать, что Ярослав и Сашка уже все обсудили. Что Сашка посчитала вполне естественным, что Ярослав женат… В конце концов, для множества людей это ничего не значит…

Сашка тряхнула головой, возвращая себе решимость. От резкого движения шарф скатился с глаз и превратился в ошейник, а в зеркале Сашка увидела свои зрачки — фасеточные, как у стрекозы. Набрав в ладони воды, она плеснула в лицо, и, когда выпрямилась, зрачки уже казались обычными.

Насухо вытерев руки, она разорвала напополам маленькое льняное полотенце и снова завязала себе глаза. Открыла книгу, полученную от Физрука, на странице двадцать пять (страницы были толстые и почти негнущиеся, будто из жести). Коснулась пальцами символов в столбце и осознала, что кожа и нервные окончания больше не нужны — она читает эти символы на расстоянии, и они не жгут и не колют, а играют оттенками смыслов, сплетают и расплетают логические цепочки. Сашка рассмеялась в голос — сейчас будет легче, совсем легко…

Сквозь повязку, сквозь зажмуренные веки она отлично видела варежки, брошенные на подоконнике. Малиновый узор на светло-сером.

В спутанном сознании мерцала странная мысль, бродила, как заблудившийся ребенок. Как ребенок со спичками на бензоколонке.

Вот она, связка знакомых ключей, на вешалке в углу. Наверное, старик удивится, если Сашка не придет сегодня… Огорчится и не поймет…

Только один раз, последний. Ни о чем не спрашивать. Посмотреть. Отдать ключи. Добиться кристальной ясности — и тогда уже являть Волю Глагола…

Сашка взяла ключи в ладонь, как пойманную птицу. Зажмурилась; крохотная проекция лежала у нее в руке, отражение не единственной идеи, но красивого сложного построения: доверие. Защита, дом. Допуск. Разрешение на вход. Пароль.

Пальцы разжались. Связка ключей упала на пол.

Микроавтобус подкатил к воротам к полудню. Антон Павлович, с чемоданом и сумкой через плечо, долго и сердечно прощался с парой пожилых товарищей, пожал всем руки, помахал вслед и только тогда, войдя во двор, заметил, что площадка перед домом вычищена от снега.

— Сашенька, спасибо, — он заулыбался, но как-то напряженно и не очень радостно. — Я не хотел вас… эксплуатировать… Честно говоря, мне очень неловко. Когда я оставлял вам ключи, думал, вы всего-то зайдете пару раз, проведать, что дом не сгорел…

Он засмеялся собственной шутке, отлично зная, что смешного в ней мало.

Сашка стояла на пороге, всматриваясь в его лицо, разглядывая пожилого человека с краснеющим на морозе носом — и мысленно размечая логику его личности, многослойную проекцию длинной жизни, болезненную суету последних дней.

— Конец света, — он развел руками в ответ на ее взгляд. — В городе, во многих районах, до сих пор нет электричества… Что за ураган! Сколько аварий… Деревья, провода… И ведь в паре десятков километров ничего и не было, так, снег прошел…

Сашка шире открыла дверь, пропуская его внутрь. Он не позволил ей помочь с чемоданом, перехватил ручку уверенным мужским движением, втащил чемодан на крыльцо:

— Я так беспокоился о вас, когда узнал, что здесь творилось. Все так хрупко, понимаете… Люди живут, не имея понятия, что с ними будет через минуту… Машину повело на льду — и все, или ребенок залез на подоконник… Такой страх, Сашенька. Такой страх…

— Страх формирует реальность, — тихо сказала Сашка.

— Да? — он обернулся, и линзы очков сделались целиком голубыми от широко раскрытых в удивлении глаз. — Какое странное рассуждение…

— Я все время вынимала почту из ящика, — сказала Сашка. — Вот на столе. Посмотрите.

Старик осторожно поставил чемодан на пол — почти выронил:

— Спасибо… У вас такое лицо, будто вы хотите спросить… Что-то случилось?