А. К Ларквуд - Неназываемый [litres]

Он как раз расчесывал волосы, когда вспомнил, что не отнес Ксорве ужин. Она, как обычно, сидела, глядя немигающими глазами сквозь решетку камеры, как будто забыла, для чего нужны веки.

Как только Оранну препроводили в одиночную камеру на «Тысячеглазой», Сетенай оглядел Ксорве сверху вниз, пожал плечами и приказал Талу посадить ее в карцер. С тех пор она там и сидела. Сетенай почти все время проводил в городе с инквизиторами и едва вспоминал о Ксорве. Тал вызвался кормить ее, потому что… он мог бы утверждать, что хочет над ней посмеяться, но ему пришлось признаться себе, что им двигало не что иное, как сочувствие.

Он просунул в камеру поднос с хлебом и половиной порции чесночных пирожков. Не пропадать же добру.

Он ничего не сказал. Он уже знал, что оскорбления, как и проявления дружеского участия, не вызывают никакой реакции. Да и какое ему дело. Она подождет, пока он уйдет, поест и примется и дальше смотреть в одну точку.

Но сегодня, когда он повернулся, чтобы уйти, она заговорила:

– Тал. Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал.

Он по привычке рассмеялся.

– Ты ведь не думаешь, что я тебе что-то должен?

– Это вежливая просьба, – сказала она.

– Просят не так, – сказал он. – Что тебе нужно?

– В Карадуне есть печатные листы, в которых пишут обо всем, что случилось на этой неделе…

– Черт возьми, я знаю, что такое газета, невежа, – сказал Тал. – И что ты собираешься с ней сделать, соорудить себе шляпку?

– Она выйдет завтра. Сходи в город и принеси мне ее. Мне нужно знать…

– Я подумаю, – сказал Тал. – Если меня это не затруднит, – добавил он, потому что немыслимо было так просто уступать Ксорве.

Вернувшись на верхнюю палубу, он заглянул в кабинет – проверить, не вернулся ли Сетенай, – и посмотрел на себя в большое зеркало. Он хорошо выглядел. Он всегда хорошо выглядел. Он был симпатичным парнем.

Наконец прошел слух, что катер Сетеная вернулся на корабль. Пульс Тала, как обычно, предательски участился. Выждав в каюте какое-то время, которое он счел для себя приличным, Тал отправился на поиски.

Сетенай сидел в кабинете, сняв пальто и положив ноги на стол. Он все еще был одет в тлаантотский наряд. Его глаза были прикрыты – то ли в полудреме, то ли в размышлениях.

– Господин, – сказал Тал. – Как все прошло в городе?

– Талассерес, – сказал волшебник и указал на стул. Его интонации и взгляд были добродушно-сонными и даже, пожалуй, ласковыми, но это ничего не значило. Этот человек мог и на поминках выглядеть добродушно-сонным. – Очень утомительно. Карсажийцы начинают выводить меня из себя. Семья Жиури хочет, чтобы я пришел на казнь этого беглого адепта, и я не понимаю, как отказаться. А затем, полагаю, мне придется отдать дань уважения на похоронах Жиури – если останков хватит, чтобы ее сжечь, – и тогда, я думаю, мы вернемся домой. Тал даже не пытался скрыть облегчение.

– Да, я был уверен, что ты обрадуешься, – сказал Сетенай. – Как я понимаю, Ксорве так и не произнесла ни слова?

– Мм, – пробормотал Тал, удивившись вопросу. По непонятной ему причине он не стал упоминать о просьбе Ксорве насчет газеты.

– Странно, – заметил Сетенай устало, но без злобы, как было раньше. – Как ты думаешь, почему она это сделала?

Тал не знал, что сказать. Минуту спустя Сетенай достал пачку бумаг и принялся просматривать свои заметки, сделанные после встречи с Инквизиторатом, время от времени задавая вопросы Талу.

Ежедневные обсуждения у Сетеная были ужасно скучными, но Тал не возражал против того, чтобы сидеть в тихой каюте над городом, пока корабль слегка покачивается на ветру. И потом, голос Сетеная производил непередаваемое впечатление, даже когда он рассказывал о том, что Инквизитор Хрен-такой-то сказал Верховному Лорду Сякому-то.

А затем Сетенай провел рукой по коротким завиткам на затылке Тала, и тот сразу забыл все, что тот говорил. Сетенай засмеялся и предложил им перейти в спальню.

– Прошло много времени, – пробормотал Тал, надеясь, что Сетенай не услышит, потому что это было почти равнозначно признанию в том, что Тал по нему скучал, а это, в свою очередь, почти намекало на некие обязательства.

– И правда, – согласился Сетенай, обнимая его. Он снова засмеялся, и звук его смеха разливался в груди Тала. Тал нащупал дверную ручку и ввалился спиной в спальню, больше не заботясь о том, похож ли он на человека, который контролирует свою судьбу, или на самом деле он дурак с подгибающимися коленями и наполовину расстегнутой рубашкой.

Он почувствовал, как замер Сетенай, и обернулся, хотя какой-то мерзкий голос в его голове уже злорадствовал: А я предупреждал, Талассерес .

И, конечно же, в комнате была Оранна, сидевшая на подоконнике. Будь она кошкой, ее хвост мотался бы туда-сюда от удовольствия, но поскольку она была просто ужасной стервой, то она улыбалась.

Эта улыбка говорила: я знаю о твоей флердоранжевой воде, новой прическе, красивой рубашке. Я знаю все, что ты сделал, чтобы попасть сюда, Талассерес Чаросса, и хочу, чтобы ты понял: мне даже не нужно стараться, чтобы быть лучше тебя.

Сетенаю понадобилось больше времени, чтобы смириться с неизбежным. Он отпустил Тала и влетел в каюту, бормоча заклинание и пытаясь отыскать перчатки. Тал почувствовал знакомый привкус крови в гортани, когда воздух начал гудеть.

Оранна держала одну из перчаток двумя пальцами и улыбалась. Другую она уже надела на левую руку. Сетенай, должно быть, оставил их по глупости в своей комнате. Хорошо, что Реликварий был там, где всегда – запертый в сейфе в хранилище корабля.

– Добрый вечер, Белтандрос, – сказала она.

Сетенай застыл на месте. Треск энергии в воздухе утих, но не полностью, он клубился внутри и вокруг мага, все более заостряясь.

– Оранна, – сказал он. – Какой приятный сюрприз.

– Спасибо, – сказала она, болтая ногами.

– И как, во имя Благородных Мудрецов, ты выбралась из одиночной камеры?

– Не хочу ставить твою охрану в неловкое положение, – заявила Оранна. На Тала она даже не смотрела. – Возможно, тебе стоит выбирать их за какие-то другие качества, а не только угодливость?

Оранна встала с подоконника, шурша подолом, и натянув вторую перчатку, разгладила ее.

– Прошу, не делай резких движений, – сказала она. – Я просто хочу поговорить. – Она застыла в изящной позе, не приближаясь, и не сводила с Сетеная глаз.

– Если бы ты собиралась поговорить, ты бы не надела это платье, – заметил Сетенай.

Кроме перчаток, на ней было длинное шелковое платье винного цвета. Тал не увидел в нем ничего особенного, разве что оно было дорогое, но, опять же, его не очень интересовали подобные вещи.

– Ты всегда так галантен, Белтандрос, – протянула она. – Давай обсудим это в твоем кабинете.