А. К Ларквуд - Неназываемый [litres]

Краем уха она услышала, что он ее отпустил. Она поднялась, онемевшая, ослепшая, замерзшая, и вышла из кабинета.

Тал, не устраивая сцен, добрался до своей комнаты. Он до боли прикусил нижнюю губу, сдерживая крики, слезы, или что там еще планировало его бренное тело.

Он бы никогда не выбрался из крепости Псамага живым, если бы не преуспел в искусстве не давать волю чувствам до тех пор, пока не останешься наедине с собой.

Он закрыл и запер дверь в свою комнату, сбросил куртку на кровать. Яростно огляделся вокруг в поисках чего-то, что могло его утешить, а затем хладнокровно и целенаправленно пробил ногой дыру в дверце шкафа.

Его тело ныло от побоев в умирающем мире, и силы скоро иссякли. В конце концов он упал на кровать, вцепившись руками в волосы, как будто давление на кожу головы могло заглушить переживания.

Я все сказал, Талассерес.

Да пошел ты, старик! Я не рассказал и половины того, что случилось со мной…

На самом деле Тал не хотел вспоминать о том, что с ним случилось на корабле Оранны. Вместо этого он решил напиться. Недалеко от дворца располагалась таверна, где все знали, что он не любит разговоров.

В коридоре он столкнулся с Ксорве. Ее комната была рядом, и он отчасти надеялся на их встречу. На самом деле он предпочел бы никогда ее не видеть, но в неизбежности их встречи крылось болезненное удовлетворение, как будто отковыриваешь болячку. И несмотря на уже имеющиеся синяки, от этой конкретной драки он ни за что бы не отказался.

– Довольна собой? – бросил он, преградив ей дорогу.

– Ложись спать, Тал, – сказала Ксорве.

– Ложись спать, Тал , – передразнил он, сделав шаг навстречу. – Да пошла ты, Ксорве. Все было бы совсем по-другому, если бы ты не облажалась!

– Не начинай, – сказала она.

– Конечно, ты же такая разумная . Это все из-за тебя. По твоей гребаной вине. Я так стараюсь, а в любимчиках у него ты. За твои ошибки приходится расплачиваться мне.

– Да, нам обоим, – сказала Ксорве. Она развернулась и, уходя, поглядела на него через плечо. – Ложись спать.

Тал думал, не пойти ли за ней, но в итоге отправился в таверну, и, усевшись в углу, пил смоляное вино, пока не пришло время переходить на более крепкие напитки.

Ожидать от Сетеная чего-то другого было ошибкой. Теперь Тал знал это наверняка, и бессмысленно было надеяться на что-то еще.

О, Тал, ты мог умереть! Он пытался представить, как это прозвучало бы в устах Сетеная. Даже в воображении это звучало жалко. На самом деле мне глубоко плевать на тебя.

Все дело в том, решил он, потягивая вторую рюмку лакричной настойки, что с его стороны было нечестно ожидать от Сетеная другой реакции, ведь Тал еще не доказал ему, чего стоит. Тал не был выдающимся ученым, магом или политиком, но он был стойким . Сколько бы раз его ни сбивали с ног, он всегда поднимался и пробовал снова.

Таверна закрылась, и Тал нетвердой походкой направился обратно во дворец. Этой ночью дежурил один из его двоюродных братьев, еще один молодой Чаросса, который решил доверить свою судьбу Сетенаю, а не выступить против него в память об Олтаросе. Умный ход – все сторонники Олтароса теперь были в тюрьме или мертвы, некоторые пали от рук Тала. Сетенай очень ценил верность.

– Добрый вечер, Талассерес, – сказал двоюродный брат с ухмылкой, осмотрев Тала с головы до ног. – Занимался делами канцлера?

– Да пошел ты, Матеос, – сказал Тал, споткнувшись о порог, и направился к лестнице.

Он упал на матрас. Мысли улетучились, но миг спустя в голове прояснилось. Верность, вот в чем ключ. Это еще одно испытание, а их Сетенай любит. Талу нужно доказать, что он по-прежнему верен, что на него все еще можно положиться. И он знал, как это сделать.

После стычки с Талом Ксорве ничего так не хотелось, как вернуться в комнату и лечь в постель, но она обещала навестить Шутмили.

Охрана у входа в гостевое крыло пропустила Ксорве без вопросов. Они привыкли к тому, что она то появляется, то исчезает, хотя она едва ли излучала дружелюбие. Большинство охранников во дворце были бывшими наемниками Псамага, которые после распада группы стали работать на Сетеная, и Ксорве было неприятно думать, что кто-то из них, вероятно, был свидетелем того, как Морга резала ей лицо.

Шутмили сидела у окна в отведенной ей комнате и пристально разглядывала алоэ в горшке, будто собираясь сделать зарисовку для научного трактата. Волосы, влажные и гладкие, ниспадали темными волнами до талии.

– Надеюсь, с тобой хорошо обращались, – сказала Ксорве.

– Да, – ответила Шутмили. – Я боялась, что уже никогда не приму ванну.

Она выглядела посвежевшей. А вот Ксорве почувствовала себя особенно грязной. Она не мылась по крайней мере неделю. Пальцами кровь из волос не вычесать.

Шутмили выдали ночную рубашку. Она была слишком большого размера, и в ней девушка казалась отчаянно хрупкой. Одеяния адепта укрывали ее с головы до ног, и Ксорве никогда раньше не видела ее обнаженные руки – гладкие, коричневые и изящные, без шрамов и мозолей, которые покрывали большую часть тела Ксорве. Она поспешно отвернулась.

– Я раздумывала о том, как вернуть тебя в Карсаж, – сказала Ксорве. Шутмили явно стремилась домой, а Ксорве не хотелось ломать голову над тем, как ей развлекать гостью. Она доставит Шутмили на следующий корабль до Карсажа. А потом ее ждет работа на Сетеная. Она придумает что-нибудь – что угодно, – чтобы доказать, что он все еще может положиться на нее.

– Почтовый корабль, наверное, будет быстрее всего, – сказала она. – И это не так дорого. Я отвезу тебя в доки завтра.

Лучше сосредоточиться на вопросах логистики и отвлечься от всего остального.

– О боже, – ахнула Шутмили. – Не думаю… у меня нет денег. Я обычно не… то есть обычно я ничего не покупаю.

– Тебе не платят? – удивилась Ксорве. Она точно не знала, как строятся отношения Шутмили с Церковью Карсажа, но Карсаж был известен своим богатством, и это нечестно, что Шутмили ничего не получает.

– Ну, мне платят пособие, – сказала Шутмили. – В виде одежды, книг и прочих вещей, которые выдает мне Церковь, так что мне даже не на что было бы тратить деньги.

– Ладно, – с сомнением сказала Ксорве. – Не волнуйся. Я заплачу.

Она скопила достаточно – Сетенай хорошо платил, а у Ксорве не было дорогостоящих привычек, – но тут возникло другое затруднение.

– Ты когда-нибудь путешествовала одна? – спросила она. – Ты справишься?

– Это вряд ли так уж сложно. Люди путешествуют каждый день, – сказала Шутмили, а потом внезапно добавила, как будто вынырнула в реальность: – Кажется, я тебя так толком и не поблагодарила. За все, что ты для меня сделала.

Ксорве ощутила вспышку удовольствия и благодарности. Странно – ведь благодарили ее, – но, возможно, все дело было в том, что это происходило так редко. Она отогнала это чувство.