Марина Дяченко - Vita Nostra. Работа над ошибками [litres с оптимизированной обложкой]

Она стирала схему и воспроизводила снова: короткое временное кольцо, помещенное на белую доску, как на прозекторский стол. Мальчик уходит под воду – распад; поменять знаки в конструкции, поменять вектор времени. Отступить на два такта. Мальчик захлебывается… Отступить еще на три такта: мальчик взмахивает руками, бьет по воде, на поверхности бликует солнце, отблески складываются в сетку…

…И распадаются линиями, нарисованными фломастером на доске. Сашке всякий раз казалось, что еще чуть-чуть, и она вывернет эту схему наизнанку, и мальчик выживет. Но как ускользает резиновый мяч из-под руки на воде – так единственно возможный вариант, лишенный страха и смерти, никак не желал складываться. Сашка утешала себя тем, что «на тройбан на зачете этого хватит».

Под номером двадцать обнаружилось задание, которое Физрук когда-то давал Сашке в аудитории: женщина с коляской идет через двор, с крыши срывается глыба льда. Теперь, натренировавшись, Сашка могла изучить схему внимательнее: лед накрывал либо женщину, либо коляску, либо их вместе, но ни женщина не была конкретным человеком, ни ребенок. Условные фигуры, на место которых могли быть помещены любая мать и любое дитя. И опять: Сашка чуяла, что вариант без смерти существует, но не могла его воспроизвести и, сцепив зубы, заставила себя перейти к схеме двадцать один.

Упражнения пожирали ее силы без остатка, и это было замечательно: под конец учебного дня Сашка всякий раз чувствовала себя раздавленной и не могла больше думать ни о доме, пахнущем сердечными каплями, ни о часах с большим маятником, ни о пепле на широком белом подоконнике: «Ты свободен. Не люби». Тогда она ложилась в постель и сразу засыпала, чтобы подняться в шесть, выйти на пробежку, съесть свой завтрак в столовой и ровно в восемь получить от Стерха новый аудиоролик.

И вот шестнадцатого декабря Сашка сидела в четырнадцатой аудитории, и в зачетке ее стояла первая пятерка в этом семестре.

– Я справлюсь, Николай Валерьевич, – сказала Сашка, прерывая долгую тишину. – Я сдам зачет Дмитрию Дмитриевичу.

Стерх покачал головой, он был озабочен и не разделял ее оптимизма.

– Можно, я дам вам совет?

– Конечно, – сказала она и быстро добавила, спохватившись: – Спасибо…

– Вам нужен этот человек… пилот, – тихо проговорил Стерх. – Вам необходим сложный… сильный эмоциональный комплекс. Топливо. Энергия. Информация. И страх потери тоже! Хотя не только страх и не столько он…

– Этот человек, – сказала Сашка и сама поразилась, как изменился ее голос, – не топливо.

Стерх сжал зубы, под кожей прокатились желваки.

– Вы неправильно меня понимаете. Я не предлагаю вам немедленно… бросаться к нему в объятия. Но для того, чтобы сдать зачет Дмитрию Дмитриевичу…

– Я вам очень благодарна за поддержку и помощь, – быстро сказала Сашка таким тоном, каким обычно предлагают заткнуться.

– Он грамматически связан с вами, – Стерх повысил голос. – Он привязан к вам. Если вы провалите зачет…

– Я сдам, – сказала Сашка.

Все эти месяцы, погрузившись в учебу, она гнала от себя воспоминание о последнем занятии с Физруком и о схеме, разлагающей сознание. Девятнадцатого декабря, когда до зачета остались сутки, память вернулась в полной мере, и Сашку охватила паника.

Три месяца подряд она ненавидела воскресенья. В эти дни устраивала самые ранние, самые долгие пробежки, а потом заваливала себя тяжелой и неприятной работой, лишь бы не думать о самолетах и аэропортах. Но девятнадцатого декабря, ни разу не сомкнув глаз, Сашка вышла из общаги в темноту зимнего утра.

Шел снег. Каждый фонарь окружен был желтым кругом, как артист на темной сцене. На фасадах кое-где мерцали разноцветные новогодние огоньки. Когда Сашка добралась до аэропорта, начался очень медленный неохотный рассвет.

Нет, она не собиралась встречаться с Ярославом. С тех пор как она дала ему свободу, он ни разу не попытался найти ее – что совершенно естественно; он сделал свой выбор. Сашка ненавидела себя за жалкую надежду, которая иногда просыпалась в ней, особенно по воскресеньям.

Сегодня, накануне экзамена, она хотела увидеть его – издали. Может быть, завтра, когда она впервые за долгое время войдет в аудиторию номер один, это воспоминание поддержит ее. «Топливо. Энергия. Информация. И страх потери тоже…»

Ровно по расписанию из-под низких облаков в конце посадочной полосы вынырнул самолет. Уселся довольно-таки неуклюже, подпрыгнув при касании. Сашка неприятно поразилась: она привыкла считать Ярослава мастером своего дела, лучшим пилотом в мире.

Напяливая шапки на ходу, кутаясь в шарфы, выдыхая облачка пара, на трап вышли пассажиры и потрусили к зданию аэровокзала. Спустились по ступенькам стюардессы. Вышел второй пилот, знакомый Сашке, похожий на Пушкина…

Вышел пожилой человек в черном пальто поверх летной формы. Неторопливо, будто спешить ему было некуда, зашагал по расчищенному от снега мокрому асфальту. Сашка недоуменно перевела взгляд на дверь самолета; по трапу взбежали девушки в желтых светоотражающих жилетах поверх теплых курток, со щетками и пластиковыми пакетами. Дверь закрылась.

Самолет, как королева на примерке, был облеплен наземными слугами – цистерна, грузовая платформа, ассенизатор; грузчики перебрасывали чемоданы, рабочий заземлял борт перед заправкой. Пассажиры покидали аэровокзал. Сашка сидела перед окном, пытаясь понять, что случилось.

Мимо прошли, болтая, стюардессы. Обгоняя их, с телефоном возле уха, пробежал второй пилот. Пожилой человек в пальто не стал выходить, а направился в глубь здания, на территорию, куда посторонним был вход запрещен.

Сашка опомнилась. Уже снаружи, дыша паром, догнала стюардесс:

– Простите. А где Григорьев?

– Он больше не работает на рейсе, – сказала младшая стюардесса, пока старшая раздумывала, стоит ли разговаривать с посторонними.

– А… почему? Что случилось?!

– Он перед нами не отчитывается, – стюардесса пожала плечами. – Может, на повышение пошел. А может, списали…

Коллега посмотрела на нее с явным неодобрением, косо глянула на Сашку и, не задерживаясь больше, пошла к автомобильной стоянке.

Дверь открылась, когда Сашка потеряла уже надежду. Скрипнуло крыльцо.

– Кто там?

Сашка вздрогнула: голос вовсе не был старческим. Очень похож на голос его сына, только, пожалуй, глубже.

– Меня зовут Александра, – сказала Сашка, на шаг отступив от калитки. – Я знакомая… Ярослава.

Приоткрылась калитка, и Сашка впервые его увидела – высокий, не сгорбленный, но, видимо, усталый, в очках с очень толстыми линзами, совершенно седой. Его клетчатая рубашка была идеально выглажена и даже, кажется, накрахмалена, а брюки со стрелками странно выглядели в сочетании с домашними тапочками. Он был неуловимо, но очень точно похож на Ярослава… вернее, это сын был похож на отца.