Марина Дяченко - Vita Nostra. Работа над ошибками [litres с оптимизированной обложкой]

– …Пароль, открывая новую реальность, меняет правила игры, – выговорила она тихо и упрямо.

За дверью прозвенел звонок – совершенно бессмысленный, но трескучий и повелительный.

– И что за правила вы предложите взамен? – из-за того, что в монотонном голосе не разобрать было сарказма, Сашка не знала, издевается он либо честно спрашивает.

– Я… создам такую систему, – она не собиралась сдаваться, – в которой не будет выбора между большим и меньшим злом.

– Нет выбора, – повторил он с сомнением, будто пробуя на вкус подозрительную стряпню. – Вы создадите жестко регламентированный, детерминированный мир? Вне свободы?

Он посмотрел ей в глаза, Сашка испугалась, что снова провалится в пространство за его зрачками. Невежливо отвернулась. За окном теперь светило солнце, и подтаивал снег у древесных стволов.

– Вы никогда не сможете меня понять, – она содрогнулась от собственной дерзости. – Потому что вы не Пароль.

– Не обманывайте себя, – его голос изменил тембр, сделавшись таким человеческим, что Сашку пробрал озноб. – Как думаете, сколько Паролей смогли в конце концов прозвучать? Сколько новых реальностей, принципиально иных, они создали? И где же мир без страха и без смерти, который вы себе рисуете, как детсадовец рисует домик, солнышко, елочку?

Тишина в аудитории сделалась, как в упражнениях Стерха, осязаемой, плотной, будто масло.

– Вы знаете ответ, – сказал Физрук неожиданно мягко. – Все в этом Институте, кто вас учит, мотивирует, занимается дополнительно, вкладывает в голову уверенность, что вам непременно надо реализоваться, – ваши злейшие враги, Саша.

– А вы, значит, друг? – она вернулась взглядом, будто привязанная, к исписанному зеленому фломастеру.

– Понимаю сарказм, – он улыбнулся, и это походило на улыбку посмертной маски. – Я хочу защитить от вас Великую Речь, которую вы когда-то видели, пусть обрывочно и мельком. Вы не цените ее, потому что вы человек – больше того, сейчас вы гораздо ближе к людям, чем были на третьем курсе. Прозвучав, вы обнаружите себя в пустоте, на руинах всех гармоний и смыслов, и, что самое интересное, вы будете способны это осознать. Желаете себе такой участи?

Сашка вспомнила «вероятное будущее», вычитанное в текстовом модуле, и опять содрогнулась.

– Я рассчитывал, что вопрос решится между вами и вашим куратором, я с чистым сердцем выпишу вам три двойки подряд, и пусть он сам разбирается. Но вы постоянно ломаете чужие планы, – он сделал паузу. – На уроках я давал вам задания «со звездочками», усложненные. Это тоже учебный процесс. Хотя и несколько экстремальный.

– Ничего себе, – пробормотала Сашка.

– Да, мы тут не фиалки нюхаем, – сказал он бесстрастно, и шуточка из репертуара Дим Димыча, произнесенная нечеловечески-отстраненным существом, прозвучала зловеще. – Я не убиваю студентов во время занятий. Но я могу стереть любое Слово, прозвучавшее либо нет, и периодически этим занимаюсь. Я чищу Речь от неудачных конструкций, от устаревших лексических единиц… от избыточных фрагментов информации.

– То есть это вы – убийца реальности, – прошептала Сашка. – А вовсе не я.

– Метафоры, – проговорил он с тенью ухмылки, – мое слабое место. Метафоры меня развлекают, но признаю – порой они размывают смысл… Нет, я не убийца. А вы, в потенциале, – да.

– Поэтому вы пытались меня уничтожить, – сказала Сашка.

– Я никогда не «пытаюсь», – он поморщился, будто она сказала пошлость. – Но мне всякий раз удивительно видеть, до чего же вы глупый ребенок…

Сашка встала, покачнув легкий ученический стол, и ей показалось, что пол под ногами тоже качается. Он ухмыльнулся как ни в чем не бывало, аккуратно закрыл ручку колпачком, убрал в нагрудный карман:

– Вы никогда не выйдете из-под его власти. Можете звучать до бесконечности, как часы с ошалевшей кукушкой. Вы будете вечно воспроизводить его… то есть идею, которую он воплощает. В конце концов останетесь только вы и он, вне материи, формы, массы, плотности, температуры и прочих погремушек. И это будет ваш свободный выбор, – его размеренный голос наполнился сарказмом. – Ведь Пароль и свобода неразделимы… Счастливых каникул, Самохина.

Костя догнал в холле, подскочил, хотел обнять – но в последний момент отступил, спрятал руки за спину.

– Поздравляю…

– Спасибо, – сказала Сашка и несколько раз кашлянула, прочищая горло. – Прости, я вела себя с тобой по-свински.

– Да все понятно, – он топтался на месте, пытаясь сообразить, можно ли обнять ее по-дружески, или лучше не пробовать. – Скажи, а что…

Он оборвал себя. О таком не принято было спрашивать напрямую. Хотя, конечно, когда у Кости на первом курсе после проваленного зачета умерла бабушка – все сразу узнали.

– Ничего, – сказала Сашка и тут же поправилась: – Ничего страшного. У меня же нет…

Она чуть не сказала – «У меня же нет щенка», но, к счастью, успела прикусить язык. С ужасом подумала о себе: я что, настолько дрянь, что мне на ум приходят такие шутки?!

– У меня нет иллюзий насчет Фарита, – проговорила медленно. – Если я еще раз где-то проколюсь – он всыплет мне по полной программе.

– И с твоим… пилотом все нормально? – спросил Костя и торопливо добавил: – Я надеюсь.

– Меньше слушай, что болтает Лиза, – сказала Сашка и поспешила сменить тему: – А Физрук, что ли, разрешил уже со мной водиться?

– Плевать на его запреты, – Костя сжал зубы, поиграл желваками и добавил тоном ниже: – Разрешил. Разослал всем сообщения, что бойкот был временной дисциплинарной мерой…

– Скотина, – Сашку передернуло. – Влепил мне четверку.

– А тебе хотелось пять?! – Костя глянул со смесью удивления и священного страха. – Слушай, Самохина… А давай… отметим, – поймал ее взгляд и быстро поправился: – Я имею в виду, на курсе. С ребятами. Все переживали за тебя. Честно-честно.

– Извини, нет времени, – сказала Сашка. – Всем привет. Передай, что я оценила, благодарна, признательна… честно-честно.

Она впервые за целый семестр спустилась в эту часть здания – административный этаж в подвальном помещении, ниже столовой. Длинный коридор, ряд дверей – на Сашкиной памяти они были обиты коричневым дерматином, а теперь, обновленные, – черным. Табличек на дверях больше не было, Сашка в нерешительности остановилась: она бывала в кабинете у Стерха несколько раз… очень давно. В прежней жизни. Эта дверь или другая?

Она стукнула в дерматин – бесполезно, беззвучно. Осмелилась просунуть голову в приоткрытую створку. Внутри, в приемной, почти ничего не изменилось, только вместо печатной машинки перед секретаршей стоял ноутбук, а сама она не вязала, а пялилась в телефон.

– Простите, – сказала Сашка. – А Николай Валерьевич…