Марина Дяченко - Vita Nostra. Работа над ошибками [litres с оптимизированной обложкой]

– Николай Валерьевич, – проговорила секретарша невозмутимо, будто того и дожидалась, – к вам Самохина с четвертого курса…

Открылась дверь в глубине приемной.

– Я на минуту, Николай Валерьевич, я не стану вас задерживать… Я только хотела предупредить, что с этого дня я не подчиняюсь учебным правилам. Пропускаю занятия. Уезжаю и возвращаюсь, когда вздумается. Не живу в общежитии… Не принимайте на свой счет, пожалуйста. Я вас очень ценю как педагога.

– Вы хотите доказать себе, что больше ничего не боитесь, – Стерх привычным движением сплел тонкие пальцы перед грудью. – Это восстание трехлетки, Саша. Когда ребенок впервые сознает себя отдельной от взрослых личностью. Мои слова обидны, но кто-то должен их вам сказать.

– Спасибо, что вы обо мне заботитесь, – проговорила Сашка так вежливо, что почти по-хамски.

– Какую оценку поставил вам Дмитрий Дмитриевич? – Стерх держался сейчас с преувеличенной кротостью, как будто перед ним сидела в самом деле трехлетка.

– Четверку, – Сашка ухмыльнулась. – Четверок по специальности у меня еще не было. Вот по правоведению на втором курсе – была…

– Пока вы верите в ваше всемогущество, – мягко и безнадежно заговорил Стерх, – вы в опасности. И все, кто рядом, в большой опасности. И я не знаю, как до вас достучаться, как объяснить… как спасти вас, в конце концов.

– Меня нельзя спасти, – Сашка весело оскалилась. – Я не котенок в луже. Я отказываюсь бояться. И у меня есть для этого основания.

– Может быть, – грустно сказал Стерх. – Знайте, Саша, что я вас тоже очень ценю как студентку. Не забывайте, чему я вас учил.

Что-то в его голосе заставило ее насторожиться, но, охваченная эйфорией и здоровой яростью, она не придала этому значения.

– …Я думал, вы пошутили, – признался Антон Павлович.

Сашка стояла перед ним в прихожей старого дома, со снегом на тяжелых ботинках, со спортивной сумкой в руках и маленьким рюкзаком за плечами. Свободным локтем придерживала под мышкой живую елку в цветочном горшке.

– У вас найдется, чем нарядить? Сойдет что угодно – бусы, конфеты. Либо я нарежу снежинок из бумаги, как в детском саду.

– Саша, – он запнулся. – У вас ведь наверняка – своя компания, молодежь, танцы до утра… Мне бы страшно не хотелось, чтобы вы чем-то из-за меня жертвовали.

Сашка вспомнила, как вырывался огонь сквозь круглое окошко на чердаке.

– Поверьте мне, Антон Павлович, я не только ничем не жертвую, я наоборот – очень радуюсь такой возможности. Не надо вам встречать Новый год в одиночестве, и мне не надо, а Ярослав – он, конечно, в рейсе, как вы и говорили…

– Да, – старик виновато улыбнулся, будто чего-то стесняясь. – Он встретит Новый год несколько раз. Над океаном… представляю, что за веселье будет на борту.

– Веселье, – повторила Сашка, устанавливая маленькую елку на обеденном столе, критически оглядывая со всех сторон, расправляя ветки. – Я никогда не встречала Новый год в самолете…

Ей представилась фантастическая картинка – салон самолета, увитый лентами серпантина и засыпанный конфетти, пассажиры в карнавальных масках, танцы в проходе, елки на багажных полках, и Фарит Коженников сидит в последнем ряду салона, выставив ноги в проход, потягивает коктейль из трубочки и смотрит с любопытством, и в его темных очках отражаются бенгальские огни…

– Мы тоже повеселимся, – Сашка тряхнула головой, избавляясь от видения. – Я притащила кое-какие продукты, шампанское, у вас ведь есть бокалы? Сейчас проверим, чего не хватает, и я сбегаю в магазин…

– А ваши родители, – он все еще стоял у порога, будто гость, – они… с кем встречают Новый год?

– Я росла с мамой, отца в глаза не видела, – Сашка улыбнулась нарочито весело, чтобы не нагнетать драму. – Но у нее совсем другая жизнь. Много… любящих родственников. Вокруг. Рядом…

Сашка запнулась. За прошедшие три дня она звонила маме шесть раз, все время с разными «легендами», как шпион. Дважды говорила с Коневым, один раз – с Аней, дважды молчала в трубку и только один раз осмелилась поздравить маму с наступающим – под видом сотрудницы жилищной конторы.

Мама не узнала ее голоса. Она показалась Сашке оживленной, чуть ироничной, но в целом вполне спокойной и даже довольной, и Сашка, положив трубку, почувствовала смутную тень обиды. Хотя должна была радоваться, затем и звонила, чтобы убедиться, что все идет ровно так, как Сашка для них пожелала…

– Вот бенгальские огни, – Сашка разгружалась на кухне, перекладывая на стол содержимое рюкзака. – Вот гирлянда. Будет настоящий праздник…

– Спасибо, – быстро сказал Антон Павлович. – Я, к сожалению, против любой пиротехники. Я… не хотел вам говорить, но у меня неделю назад чуть не сгорел дом…

– Ничего не бойтесь, – сказала Сашка и услышала родительские нотки в своем голосе, как если бы рядом оказался испуганный ребенок. – Вы в полной безопасности со мной, ничего больше не случится, никогда… – она поймала его взгляд и быстро поправилась: – …Но если вам неприятно, мы можем не жечь огни или выйти с ними на улицу, в снег.

– Вы говорите, как Дед Мороз, – он неуверенно улыбнулся.

– Я и есть в какой-то степени он, – Сашка без приглашения открыла холодильник, забросила пару упаковок с продуктами на чистые полки. – Вы хотели бы к столу что-то особенное? Как на праздник? Я-то с детства привыкла к оливье, селедке под шубой, но вдруг вы их не едите?

– Если Ярослав позвонит, – сказал он тихо, – вы… мне по-прежнему не признаваться, что вы здесь? Или все-таки можно сказать ему?

Сашка аккуратно закрыла дверь холодильника. Сунула под мышки вдруг озябшие ладони:

– Если позвонит, просто скажите ему, что все нормально. Он по голосу услышит, что… что вы его не обманываете.

– Раньше я часто ходил на реку, – он взял в руки банку с огурцами, стал разглядывать, будто вместо ординарных маринованных овощей внутри плавали экзотические рыбки. – Пешком… по Сакко и Ванцетти, мимо вашего Института. Я там встречал студентов. Они были чем-то похожи на вас… неуловимо. Но… мне показалось, они полностью замкнуты… друг на друга, и никем больше не интересуются. Когда ребята разговаривали, курили вместе, целовались в подворотне, а я шел мимо… Я не существовал для них, они были внутри… своего закрытого мира. Будто за стеклом…

– Вам кажется, что я… странная? – Сашка смутилась.

– Почему вы не поговорите с Ярославом? – он посмотрел ей в глаза. – Что между вами произошло?

– Вы меня прогоняете? – она вдруг увидела себя со стороны. Все, что секунду назад казалось логичным и правильным, обернулось бесцеремонностью, чудачеством, едва ли не хамством. Он не ребенок. А Сашка не Дед Мороз.