Генри Олди - Всё бывает [СИ litres]

Последним открылся возраст. Великан оказался юнцом, считай, мальчишкой, жеребенком… От внезапной догадки Гермий похолодел. Чуть не сверзившись с небес, он вперил взор в великана, уточняя количество прожитых лет, месяцев, дней. Так, хорошо. Теперь надо вспомнить, обязательно надо вспомнить… Возраст смертных бог видел не так отчетливо, как возраст бессмертных. Но Гермий провел достаточно времени рядом с Гиппоноем, который теперь звал себя Беллерофонтом. Интерес к жизни парня оказался очень кстати. Если быстроногий сын Зевса и не смог бы измерить срок жизни Сизифова внука с точностью до одного дня, Гермий готов был махнуть рукой на ничтожную погрешность.

Они были ровесниками: Беллерофонт и Хрисаор.

Чутье, неподвластное сомнениям рассудка, криком кричало: они родились в один день! Смертный – в Эфире, бессмертный – на островах в Океане. Мальчишка – сын Главка и Эвримеды, для всех приемыш, но скорее всего родной, как и его погибшие братья. Главк пытался обмануть богов, оспорить приговор судьбы. Гермий ценил такие устремления. Покровитель хитрецов, он даже пришел бы Главку на помощь, когда бы не запрет отца-Громовержца.

Великан, кто твои родители?

Забавляясь с собакой, гигант сдвинул шлем на затылок. Взгляду бога открылось лицо, которое Гермий в своей жизни видел не раз, не два – чаще, чем ему хотелось бы. Мысленно сын Зевса добавил этому лицу возраста, а лбу – морщин. Сдвинул брови на переносице, заложив гневную складку. Подарил жесткость обильным иссиня-черным кудрям, рассыпавшимся по плечам; плеснул на виски чуточку благородной седины. Превратил мягкую юношескую бородку в курчавую бороду зрелого мужчины.

На Гермия смотрел Посейдон, Колебатель Земли.

Ну да, дети бешеного дядюшки по большей части исполины. Трезубец Посейдона, когда бог морей управлял не волнами, а землетрясениями, оборачивался аором , тяжким мечом; меч Хрисаора оборачивался луком и стрелами. Гермий видел эти метаморфозы – и теперь, паря над Чашей, понимал их природу.

Меч как ипостась лука. Меч как ипостась трезубца.

Сын как ипостась [15] Греческое слово «ипо-стасис» буквально означает «под-стоящее». отца.

Кто твоя мать, великан? Ты утес, Хрисаор, живой камень. Волна, способная превратиться в гранит. Гранит, готовый встать девятым валом. Слияние качеств, проявившееся в ребенке – из известных Гермию женщин лишь одна умела обращать жизнь в камень. Ссыльная, изгнанная в седую мглу Океана за связь с Посейдоном.

Радуйся, Хрисаор Золотой Лук.

Радуйся, сын Черногривого и Медузы Горгоны.

Радуга пала внезапно, как гром с ясного неба. Гермий едва успел увернуться, иначе попал бы под удар. Последнее, что он видел – великан подхватил пса на руки, прежде чем многоцветный огонь поглотил обоих.

Мне завидуют.

Хорошо тебе, говорят. Лучше лучшего. Экая силища за тобой! Не кто-нибудь, не муравей, даже не сотня ражих воинов с копьями наперевес. Хрисаор Золотой Лук, понимать надо! Чуть что, является, спасает. Как по свистку – прыг в радугу, ноги в руки, и бегом на выручку.

Нам бы так!

Поначалу я спорил. Теперь соглашаюсь. Вам бы так, да. Угроза смерти: раз за разом. Чувство стыда по возвращении. Понимание, что тебя без спросу вынули из твоей собственной жизни и на время поместили в чужую. Ужас при мысли о том, что способен натворить великан за время твоего отсутствия. Лучше бы я умер, погиб, был растерзан! Это первое, что приходит в голову, когда радуга соединяет нас.

Мне не верят, когда я говорю об этом.

Я бросил пустые споры. Перестал об этом говорить. С годами приходит мудрость: я все реже рассказываю о Хрисаоре. Вы, наверное, последние слушатели, кому я доверился. Скоро все забудут о Золотом Луке. Останется один Беллерофонт. Герой Беллерофонт, наглец Беллерофонт. Любимец богов, оскорбитель богов, живой пример воздаяния за гордыню. Достойный восхищения, осуждения, сочувствия. Пусть остается, я не против. А Хрисаор спрячется в тумане, на острове Заката. О нем забудут: великан? Да, вроде был такой…

Может, и поныне есть. Коров пасет.

Если капитан «Звезды Иштар» походил на каменного краба, то капитан «Любимца ветров» родился барракудой: тощий, жилистый, с узким и хищным лицом. Даже зубы у него были по-рыбьи острые и крючковатые. Хорошо хоть, он не молчал как рыба.

– Когда отплывает корабль? – спросил я.

На «Любимце ветров» мне предстояло покинуть Ликию.

– Завтра, – бросил он в ответ.

– Утром? С восходом?

«Звезда Иштар» обычно снималась с якоря на рассвете.

– Или послезавтра, – капитан остался невозмутим.

– Так завтра или послезавтра?

Капитан пожал плечами.

– Как же мне узнать день и время? Приходить утром или днем? А может, вечером?

Второе имя барракуды было Безразличие. Издевается? Запросто, кстати. Кто я? Изгнанник, полный скверны. Жив лишь по царской милости. К сожалению, царская милость не подразумевает уважительного отношения к изгнаннику других людей. Убить – не убьют, а в остальном – выкручивайся как умеешь. Не очень-то я и умею. Где вы, хитрость и мудрость? Где ты, дедушка Сизиф? Ну да, я знаю, где. Но мне бы сейчас очень пригодился твой совет.

Без тебя не уплывут, откликнулся дедушка. Капитан насмешник, но не безумец. Он не осмелится нарушить царский приказ. Велено увезти тебя из Ликии – значит, увезут. Даже если ты станешь упираться – скрутят по рукам и ногам, бросят в трюм.

Упираться? Ну уж нет! Как ни странно, Иобату я доверял. Если человек отправляет тебя на смерть, он не станет обманывать по мелочам. Поэтому я искренне надеялся, что царь выполнит мою просьбу. Боги не слышат молитв, не принимают подношений от грязного братоубийцы. Я попросил царя принести жертву, обещанную мной Охотнице много лет назад, за меня. Вряд ли чудовищный пес был посланцем Артемиды, но слово надо держать. Собираясь исполнить одну клятву, рискованно оставлять за спиной другую. Тонкой золотой пластинки в полпальца длиной – три таких я согласился взять у Главка Эфирского, отправляясь в путь – хватит на достойное жертвоприношение. Богиня останется довольна и сменит гнев на милость.

– Пойду прогуляюсь, – не дождавшись ответа, сказал я капитану. – Уплывешь без меня, не будет тебе удачи.

– Это еще почему?

– Тебе известно, что я заклинатель ветров? Шепну словечко, и ветры больше никогда не вырвутся из твоей тощей задницы. Раздуешься пузырем и взлетишь к небесам, понял? Боги с радостью примут тебя в свой круг.

Капитан хмыкнул с одобрением.

– Шепчи громче, парень, – глаза его заблестели. Кажется, я понравился барракуде. – Надувай мой пузырь. Дуй шибче, веселей! Пожалуй, я дождусь тебя. Иначе кто будет дуть мне в задницу всю дорогу?