Генри Олди - Всё бывает [СИ litres]

– Того, кого ты убил?

– Нет, другого. Его сожгла Химера. Он был черен, как уголь, как твой плащ в сумраке. Брата, пытаясь спасти, накрыл собой воин. Он тоже погиб. И знаешь, царь, что мне казалось в тот миг?

– Что же?

– Что я большой. Очень большой, до небес. Я был маленький, но горе сделало меня великаном. «Убью, – пообещал я Химере. – Я тебя убью.» Пообещал и забыл. Снова сделался маленьким. Я признателен тебе, господин. Ты напомнил мне о моей клятве. Напомнил, что я большой.

– До небес? – изменившимся тоном спросил Иобат.

– До небес. Я убью Химеру, потому что я должен это сделать. Твой приказ ни при чем, я сам этого хочу.

– Хлеб, вода, лук…

Царь вернулся на трон:

– Я рад, что разделил с тобой трапезу, юный Беллерофонт. Иначе я сразу приказал бы телохранителю исполнить просьбу моей дочери. Я убил бы тебя, а потом сожалел бы. Или никогда бы не узнал, что мой поступок достоин сожаления. Так, как сейчас, лучше. Лучше, даже если опасней.

Великан играл с собакой.

Хватал за шеи, валил, переворачивал на спину. Чесал брюхо, местами покрытое чешуей. Змея, служившая псу хвостом, обвивалась вокруг ласкающей руки. Туже сжимала кольца, отпускала. Извивалась, верней, моталась неподходящим для змеи образом, когда пес от бурной радости вилял хвостом. Могучие челюсти смыкались на руке исполина, прихватывали: пес делал вид, что грозен, ужасен, способен на мятеж. Получив щелчок по носу, собака ослабляла хватку, пускала слюни.

Лаяла с притворной яростью. Припадала к земле. Ударом лапы сломала можжевельник, растущий в камнях. Притащила чахлый стволик, умоляла, чтобы великан отбирал у нее игрушку, а еще лучше бросил бы подальше, дав псу возможность принести можжевельник и продолжить забаву.

Трупы устилали проход. Мухи пировали на оторванной голове в шлеме. Девушка валялась без чувств под прикрытием утесов. Нет, ничто не смущало наивного восторга этой встречи. Даже бог в крылатых сандалиях, паривший в небесах над Столбами Аполлона, не привлек внимания собаки и ее нового хозяина.

Мало ли кто здесь летает?

Впрочем, хитроумный бог был осторожен. Он всегда брал в расчет неприятные случайности, равно преследующие смертных и бессмертных, вот и укрыл себя плащом невидимости. Трупы, мухи, голова, девушка – к этому бог тоже остался равнодушен.

Собака была занята великаном. Великан – собакой.

Бог – этими двумя.

Еще недавно Гермий размышлял, стоит ли ему лететь в Ликию. С одной стороны, тут обреталась Химера. Сказать по правде, Гермий меньше всего хотел оказаться рядом с дочерью Тифона и Ехидны. С другой стороны, в Ликию отплыл жеребенок, а Гермий изнывал от желания побеседовать с парнем по душам. Водитель Душ был мастером таких бесед. Если великий Персей действительно отказался от поездки в Аргос на похороны друга из-за этого балбеса, мечущегося в поисках очищения…

Жеребенок – единственный, у кого можно что-нибудь выведать. Что? Этого Гермий не знал. Но чутье подсказывало богу, что он на верном пути. Вероятно, в Аргосе произошли события, смысл которых темен даже для Олимпа. Раз так, встреча с жеребенком способна разогнать туман. Кроме того…

Летя над морем, Гермий не думал о жеребенке. Черед парня настанет позже, когда они встретятся. Гермий думал об Аполлоне, своем сребролуком брате. Аполлон горд, заносчив, вспыльчив и мстителен. Но числить его в дураках – большая ошибка. В последнее время ходили слухи, что для зимовки Аполлон избрал Ликию, чей климат не в пример мягче, нежели в Дельфах или на Делосе, любимых местах надменного стрелка. Кое-кто даже утверждал, что Артемида сопутствует брату, возлюбившему тепло и отвергнувшему холод.

Зря, что ли, в Киликии, неподалеку от пещеры, где в свое время томился искалеченный Тифоном Зевс, воздвигли святилище Артемиды Сарпедонской?

Гидра, вспоминал бог в крылатых сандалиях. Лернейская Гидра, владычица Гера и туша коровы. Трехглавый Кербер, добросердечная Персефона и медовая лепешка. Не хочет ли Аполлон взять пример с тетушки Геры и сестрицы Персефоны? Не подумывает ли он, смирив гордыню, угостить кое-кого парным мясцом, свежим хлебушком, пучком сочной травы? Прибрать к рукам полезного союзника, превратить беду в домашний скот?

Кого?

Неужели беспокойную Химеру?!

Если тифонов огонь, полыхающий в глотках чудовища, объединится с золотыми стрелами Феба, стрелы станут молниями. «Мой колчан неиссякаем,» – вспомнил Гермий слова, произнесенные Аполлоном на совете олимпийцев. Следом на ум пришли собственные слова Гермия, брошенные им Афине: «Победи ты Зевса – и ты давно уже воссела бы на его трон…» Чего хочет Аполлон? Куда стремится? Если он нацелился на Химеру, и не стрелой, а уловкой, то кто станет будущей мишенью для стрел-молний?!

Гермий не представлял, каким способом можно приручить Химеру, одержимую местью за поверженного отца. Но если ты не знаешь пути к цели, это не значит, что кто-то другой уже не идет по сокрытой от тебя дороге.

Бог едва не упал с небес, когда совсем рядом, вторя мыслям о луке и стрелах, вспыхнула огнистая радуга. Дальний край ее тонул во мгле старика Океана; ближний несся вперед, туда, куда летел и сам Гермий – за море, в Ликию. В ушах, едва не оглушив бога, громыхнул топот копыт. Казалось, радуга – это табун горячих коней, а небеса – каменистая долина. Но нет, это серебристый ихор , текущий в жилах сына Зевса, от возбуждения ударил в голову. Пытаясь успокоиться и понимая, что это невозможно, бог рванул следом за радугой.

Быстрей! Не отставай!

Он все-таки отстал. Когда под Гермием открылась Чаша Артемиды, великан уже играл с собакой. Жеребенка рядом не было, но бог не сомневался: был, был! Где он сейчас? Неважно, успеется. Двуглавый пес? Сходство с Кербером, стражем царства мертвых, сразу бросалось в глаза. «Их там двое было, собак, – всплыли в памяти слова Персефоны. – Тот, что поменьше, удрал. Я его больше не видела, должно быть, наверх выскочил…»

Ты Орф, беззвучно прошептал Гермий. Я сказал Персефоне: «Клянусь сандалиями, сестричка, это Орф. Родной брат твоего проглота. Он сейчас тоже в Ликии обретается; а может, уже и не в Ликии…» Я никогда раньше не видел тебя, я только слышал о тебе.

Вот, увидел.

Аполлон с Артемидой летали в Ликию не затем, чтобы приручить Химеру. Они хотели прибрать к рукам тебя, Орф. Они опоздали, ты уже нашел себе хозяина.

Радуйся, сын Тифона и Ехидны.

Пес радовался. Он радовался так, что находясь неподалеку, случайный зритель сам переполнялся буйной радостью. Удача, думал Гермий, переводя взгляд на великана. Редкая удача, подарок судьбы. Кто же ты, исполин в латах?

Имя он увидел сразу: Хрисаор Золотой Лук.

Следом явилась природа: морская.