Алексей Пехов - Ткущие мрак [СИ litres с издательской обложкой и иллюстрациями]

Вскрыла при них, увидела знакомый почерк, прочла, что все в порядке и пока друзья задержатся во дворце. Еще раз Шерон звала ее приехать, но бывшая убийца Ночного Клана уж лучше сунула бы руку в уголья, чем вернулась в Каскадный дворец. Она там не была уйму времени, всегда думала, что больше не побывает, и вот теперь – как над ней посмеялась судьба.

Обхохочешься.

– Будет ответ, сиора? – вежливо спросил сержант, молодой светлобородый симпатичный парень. – Нам приказано подождать, если вы захотите написать.

Сойка едва сдержалась, чтобы не нагрубить. Этот зеленоглазый уж точно не виноват в ее печалях. Впрочем, раньше ее подобное бы не остановило, а теперь поди же ты! Старая развалина начала думать о чувствах незнакомых мордоворотов.

– На словах, – сухо сказала она. – Передай, прочла.

Лавиани вернулась в дом, до сих пор еще не веря в то, что произошло вчера.

Разумеется, она его сразу узнала, пускай и прошло несколько десятков лет. Что с того? Щенок заматерел, но остался прежним умным, жестоким, расчетливым говнюком, каковым она его и запомнила. Все тот же холодный тяжелый взгляд, все так же поджимает губы волевого рта. Устроил тупой маскарад, и она не удержалась от грубых реплик.

Привлекла к себе его внимание, втайне опасаясь, что он вспомнит ее, пускай они и виделись всего дважды. Но нет.

Не вспомнил.

Она изменилась с тех пор. Сильно. И уже не была той, кого рисовал Бретто на веранде Закатной полосы. Он считал ее очаровательным, ранимым и нежным цветком азалии, и ей ничего не стоило ему подыграть. Ночью она убивала по заданию Клана, закрывая в Рионе вопросы, а днем была с ним. Сперва в городе, затем, когда узнала, кто он, даже во дворце. А потом…

Лавиани зло зашипела и швырнула подвернувшийся глиняный горшок в стену. По счастью, тот оказался пустым и разлетелся осколками, ничего не пролив и не просыпав.

– Бланка! – рыкнула сойка. – Когда, шаутт вас задери, ты уже наймешь служанку?!

Она не стала ничего убирать. Сердито прошла по черепкам, подхватила нож. Клинок одного из Шестерых, как утверждала Шерон. Клинок, который ей подарил Бретто, а она отдала сыну. Фамильная реликвия, после гибели Релго найденная у Шрева.

И вот клинок тоже вернулся в Риону.

– Рыба полосатая, – только и прошептала сойка.

Заперла дверь, потом ворота и вышла в ненавистный ей город.

Больше четырех часов она терлась в сомнительных местах у портовых таверн, заглядывая в притоны, бордели и опасные закоулки. Сойка умела дышать городом, растворяться среди людей, становиться незаметной и никому не интересной. Улицы, кварталы, переулки и тупики, подвалы, рынки и чердаки были ее охотничьими угодьями с ранней юности, и она ощущала себя здесь словно барракуда в морской воде.

Ее не видел никто, даже если она оставалась на виду, Лавиани же видела и слышала всех.

Неприметные непосвященным знаки на тавернах, сараях артелей, маленьких лавках говорили ей, что то или иное заведение находится под покровительством добрых братьев ловких рук, дубинок, удавок и прочих милых сердцу Ночного Клана инструментов.

Ее интересовали хоть какие-то новости из Пубира, возможно, подслушать нужный разговор, но шептались о другом. О ценах на продукты, о том, сколько еды на складах, о новом начальнике городской стражи западной стены, о сборщиках налогов на корабли и их маршрутах, о тяжелых временах и о том, что неплохо бы податься куда-нибудь в Аринию или хотя бы в Савьят. Подальше от войны.

Так и не узнав ничего конкретного, сойка пожалела, что Шерон далеко и нельзя бросить игральные кости. У нее был еще один вариант, старый друг, которого она не видела с тех пор, как уехала из Рионы, увозя еще не рожденного Релго.

Но вот стоило ли встречаться? К чему это приведет? Остался ли друг другом? Столько времени прошло. Она даже не знала, жив ли тот.

– Рыба полосатая. – Все еще колеблясь, сойка направилась сперва к верфям Зеленой ветви, туда, где днем и ночью кипела работа, но, не дойдя до них, нырнула в подворотню, прошла мимо груды бревен, равнодушно переступила через тело, которое уже было не живо с полчаса.

Шагов через двадцать, впервые за все время, ее остановили. Мужчина в фартуке на голое тело, жаривший на открытом огне на сковородке моллюсков с красным перцем, предупредил:

– Чужак. Топай, ты. Домой.

– К Мариусу топать, ты, – ответила она на языке дна. – Проблем? Да? Нет?

– Нет, – буркнул тот, отворачиваясь, и больше вопросов ей не задавали на всем пути между старым кладбищем и разваленными складами Дегтярного угла, в которых давно поселилось всякое отребье и каждое утро оттуда по доброй традиции выволакивали по два-четыре трупа тех, кто не пережил ночь по тем или иным причинам.

Очень удобное соседство с погостом – все лишние трупы, которые не стоило показывать страже, сразу подселялись в чужие могилы.

Дворик знакомого дома, в десяти шагах от маяка Пескарей, почти не изменился. Ну обветшал чуть сильнее, старый каштан срублен и на его месте потемневший пень. Во всем остальном – все тот же заваленный гнилыми, побелевшими от соли сетями пустырь. Даже лодка та же. Борта ее основательно рассохлись и выцвели, но Лавиани помнила, что раньше она была ярко-желтой, словно тропическая пташка.

Мариус тогда говорил, что обязательно ее доделает и отправится плавать по бухте да ставить горшечные ловушки на осьминогов. Киля как не было тогда, так не наблюдалось и сейчас, а значит, его мечты так и остались мечтами.

Лавиани подумала, что, возможно, это и неплохо. Некоторые ее мечты сперва исполнились, а потом разбились. Иногда она задумывалась о том, чем бы сейчас занималась, не встреть сперва Тэо, затем Шерон, а после всех остальных.

Ее мир разбивался слишком часто.

Сперва Бретто, которого она успела узнать так мало.

Затем ее учитель – Таллес, тот, кого она так боялась, когда он увозил ее из голодающего Нимада, и тот, кого стала считать отцом и своей единственной семьей на долгие годы. Не такой, как другие сойки, испорченный уроками Нэ, как он говаривал про себя. Тогда Лавиани допустила ошибку, роковую и непоправимую, а он сделал то, что не сделал бы никто другой из ее гадкого бездушного племени – спас ученицу и принял смертельный удар на себя. Яда алой тихони оказалось слишком мало, чтобы умереть быстро, и он угасал медленно, в мучениях, и она, не выдержав, облегчила его страдания.

Это до сих пор тяготило Лавиани. Ее ошибка, приведшая к страшной потере.

Потом Релго. Тогда весь мир рухнул, и она не могла найти никаких поводов жить дальше. Борг направил ее, и Лавиани отдалась работе, мотаясь по всему миру, побывав в каждом герцогстве, собрав кровавую жатву на благо Ночного Клана. Ее никто не мог остановить, а она и не желала останавливаться, все больше и больше погружаясь в пучину мрачного безумия, пока боль не превратилась в нечто обыденное, тупое и бесконечно тяжелое. Мучившее по ночам, пока не приходил рассвет.