Патрик Уикс - Тевинтерские ночи [сборник litres]

Матео закрыл им глаза.

Лодин, навалившись на задний борт коляски, равнодушно глядела в никуда. Матео положил ладонь на ее горячий лоб. От уха до ключицы тянулась полоса запекшейся крови.

Бывшая сестра выглядела опустошенной. Такой была цена ее стараний. Слабая, необученная часть ее разума, проскользнувшая сквозь Завесу, чтобы совершить невозможное, исчезла. Одинокая слеза скатилась к губам из уголка глаза, но рот не дрогнул. Лодин казалась спокойной, расслабленной. Усмиренной.

Матео печально вздохнул, накинул одеяло на плечи Лодин, взял стопку книг и рукописей, лежавшую возле трех нанимателей, крепко привязал ее к сиденью.

Оставшаяся лошадь фыркнула и махнула головой, когда Матео подошел.

Он ласково улыбнулся, снял упряжь вместе со сломанной оглоблей и швырнул вниз, отметив, что они уж очень быстро упали на песок со странным фиолетовым оттенком.

Потом оглянулся на сумку Филлиама в углу коляски, полную эльфийских книг.

Неделю спустя он доставит их лорду Варондэйлу, затем вернется в Ривейн.

А через месяц книги окажутся у другого писателя, у Тетраса – так его, кажется, зовут. Зародятся первые планы.

Пройдет год, и все народы Тедаса поднимутся в едином порыве, и мир содрогнется.

Матео запряг оставшуюся лошадь так, чтобы коляску не уводило в сторону. Он заглянул в темные глаза животного, взъерошил ему гриву и залез на козлы.

Поручни коляски переливались свежей кровью. Последняя совместная работа писателей закончена.

Бывшая сестра Лодин напевала орлесианскую колыбельную – монотонно, немелодично, равнодушно, будто читая ноты с листа и не осознавая, что Филлиам и Дженитиви уже не могут ее услышать.

А повозка ехала и ехала, ритмично стуча колесами по каменным плитам тракта, пока не растворилась в ночи.

– И это что, финал?

Филлиам, бард, брат Дженитиви и бывшая сестра Лодин сидели за столом в углу «Хилта», передвижной таверны, которая на этот раз, по велению броска кости, оказалась на берегу Ривейна. Здесь был и Матео, Повелитель Фортуны, с товарищами – кто-то хлопал его по спине, кто-то развалился за столиком. Писатели положили перед собой кипу листов, древних и совсем новых.

Дженитиви облокотился на стол и осуждающе постучал по кружке эля указательным пальцем. Его упреки казались Филлиаму опаснее, чем стрелы Антаама.

– Вышло чересчур трагично.

– Зато какой эффект! – возразил Филлиам, повертев перо. – Согласись, впечатляет куда сильнее, чем «Матео засунул палку в механизм подъемника».

– По мне, так очень даже проникновенно, – похвалила Лодин, водя пальцем по кромке кружки, и переглянулась с ривейнской провидицей-полукунари, сидевшей возле барной стойки. – Почти исповедь, – добавила она.

– Длинная повесть о долгом путешествии, – проворчал Дженитиви. – Ты позволил себе немало вольностей.

– Тут важно общее впечатление, – ответил Филлиам. – Мы не можем рассказать о наших находках. Оставим это генералам. А вот это – для народа, – добавил он и снова опустил взгляд на рукопись.

Замечания редактора, как всегда, подрывали его уверенность в написанном.

– Мне кажется, ты недостаточно живописно изобразил Безмолвные равнины, – мельком заметила Лодин, все еще глядя в сторону стойки.

– Добавить колорита, значит? – кивнул Филлиам, приняв к сведению наиболее щадящую критику. – Я подчеркну, что песок имел фиолетовый оттенок. Странный такой.

– Как и твой стиль. – Дженитиви усмехнулся в кружку.

Филлиам с обиженной миной оторвался от бумаги, но улыбнулся, когда Лодин поперхнулась смехом, что было совсем не в ее духе.

– Значит, мы все мертвы? – задумчиво спросил Дженитиви.

– Не в этой версии, – ответила Лодин. – По крайней мере, я жива. И Матео тоже.

– Да, но ты не чувствуешь боли. – Филлиам приложил ладонь ко лбу, изображая страдание. – И наш доблестный проводник будет вечно горевать, что не смог нас спасти.

Толпа позади них зашлась в восторженных криках и улюлюканье – Матео выдул целый кувшин сидра, стоя на руках.

– Вот погляди, – грустно покачал головой Филлиам. – Человек убит горем.

Дженитиви хлопнул ладонью по древнему манускрипту.

– А мы, значит, продолжаем предупреждать людей под чужими именами? – спросил он.

– Пока да, – пожал плечами Филлиам.

– Иначе Расаан нас найдет, – заметила Лодин. – И ее воины. Лучше я поменяю имя, чем позволю кунари вырвать его у меня из глотки.

– Тебе легко говорить, а вот мне с моим еще сотни лет жить.

– Псевдоним – не самая плохая штука, – ответил Филлиам. – Стать другим человеком – тоже своего рода работа.

– Но ведь такое прекрасное было имя. Ты только послушай. – Дженитиви жестами подчеркнул слоги: – Фер-ди-нанд Дже-ни-ти-и-иви.

Филлиам закатил глаза и повернулся к Лодин:

– Говорил же, надо было позвать Распутную Вдову.

– Знаешь, сейчас она готова обсуждать цену, – подмигнул Дженитиви.

У Филлиама отвисла челюсть, он выронил перо.

– Ты же сам сказал, дитя мое: псевдоним – не самая плохая штука.

Очередной миф развенчан. Уже третий или четвертый за вечер.

– Ну и ну, – протянула Лодин, оправившись чуть быстрее, чем Филлиам. – От шока трепещут пять платочков из пяти.

Филлиам поднял кружку:

– Старик, ты лучший.

Дженитиви поднялся вместе с остальными:

– Верно. И только попробуй об этом забыть.

Они дружно выпили и вернулись к рукописям. Галдеж и споры по поводу концовки не умолкали всю ночь. Вокруг разносили напитки, на древние пески берегов Ривейна накатывали волны. Вдалеке кто-то точил меч, а в сновидениях разгуливали волки.

И вдруг…

– И вдруг? Вдруг что? Мы закончили, дитя мое. Хватит.

– Раз уж пишем, так пишем. Знаете, сколько денег можно срубить на книжных сери… Ай!

– Я предупреждала.

– Ладно, ладно. Остроты тебе не занимать.

– Во всех смыслах!

За годы тренировок Барв толком не научился бегать. Ветки деревьев, росших вдоль берега реки, хлестали его потное лицо, сапоги цеплялись за каждый корень. Коротконогий, он то и дело спотыкался, тяжело дышал, ожидая, что вот-вот услышит лай собак и свист стрел. Каждый шаг давался с трудом. Барв посмотрел назад через плечо, что обычно не приводило ни к чему хорошему, ухмыльнулся, даже хихикнул, не обнаружив погони, и вдруг неудачно поставил ногу и кубарем покатился вниз, оказавшись вверх тормашками в заросшей камышом жиже реки Минантер. Он замер, затаив дыхание. Болотная вода струилась по лицу. Барву почудилось, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Тишина. Старкхэвенских стражников не видать, рыцарей с Турнира тоже. По одному взгляду на раны понятно, как сильно здесь ненавидят воров. Или просто-напросто не любят Повелителей Фортуны. Одно из двух, судя по его опыту.