Андрэ Нортон - Колдовской мир [сборник litres]

Хотя я и не могла понять, о чем говорили эти двое, было ясно, что они недовольны друг другом, – их захлестывало раздражение, и, судя по всему, именно женщина приказывала моему мучителю сделать что-то такое, чего он делать не хотел. Вдруг она вполоборота повернулась к двери и сделала жест, из которого я заключила, что она грозится позвать кого-то на помощь.

Издевательская усмешка уже давным-давно исчезла с его толстогубого лица – теперь на нем было столько угрюмой злобы, что на месте этой женщины я бы просто побоялась смотреть на него. Ее же презрение и нетерпение только усиливались, и она снова повернулась, словно тот, кого она могла позвать на помощь, только и ждал снаружи сигнала. Однако, прежде чем она сделала это, если действительно таково было ее намерение, раздался медный гул, и тяжелое протяжное мычание, повторенное эхом, достигло наших ушей.

Пораженная услышанным, я на короткое мгновение совершенно забыла, где я и что меня ждет еще немало тяжких испытаний. Этот звонкий гул воскресил в моей памяти то, что я считала навсегда потерянным, – на него отозвалась не просто какая-то часть меня, но в один миг откликнулось все мое существо, да с такой ужасающей силой, что лишь удивляюсь, почему я не закричала.

Хотя Дар мой был, очевидно, потерян для меня, память оставалась со мной, я нет-нет да вспоминала, чему меня когда-то учили, пусть даже не могла сейчас ничем воспользоваться. И память подсказала мне, что я услышала здесь, в лагере варваров, не что иное, как сигнал колдовского гонга.

Женщина нескрываемо торжествовала, а мой мучитель еще больше встревожился. Он достал из-за широкого ремня острый нож, наклонился надо мной и перерезал веревки, которыми крепко были скручены мои ноги. Освободив от пут, он грубо поставил меня на ноги, его руки злобно обшарили все мое тело, и это, похоже, обещало мне в будущем много неприятностей, если учесть, что сегодня его вынудили отказаться от задуманного.

Он резко толкнул меня вперед, и, если бы не женщина, не уступавшая ему по силе, я, беспомощная и безвольная, угодила бы прямо в стену, но она подхватила меня за плечи.

Ее ногти больно вонзились в мою ладонь, и она, подталкивая, вывела меня из шатра в холодную ночь, слегка озаренную огнями костров. Люди, что сидели, сгрудившись, у огня, не обращали на нас никакого внимания, и мне подумалось, что они нарочно избегают смотреть в нашу сторону по какой-то неведомой мне причине. В воздухе до сих пор чувствовалась вибрация, вызванная звуком гонга, – она не умерла, когда оборвался звук, породивший ее.

Я спотыкалась, женщина одновременно поддерживала и подталкивала меня, мы проходили мимо костров и других жилищ, примостившихся среди деревьев, по извилистой дороге. Костры остались далеко позади, тьма сгустилась, стала еще непроглядней, – казалось, в ней немыслимо что-либо различить. Но моя охранница – или проводница – шла ровно и уверенно; либо она видела в темноте гораздо лучше меня, либо так часто ходила этим путем, что знала его наизусть.

Затем показалось пламя еще одного костра, и было оно не красным, как обычно, а синим. Курились ароматические смолы – я знала этот запах исстари, хотя здесь дым шел спиралью не только от жаровни, но и от палочек, воткнутых в отверстия. Неужели меня привели к истинным колдуньям, неужели несколько изгнанниц из Эсткарпа пришли сюда через горы, так же как и мы, в поисках древнего отечества?

Костер горел перед большим шатром, почти целиком занимавшим поляну, на которой был поставлен. Некто, закутанный в плащ, с лицом, скрытым капюшоном, сидел у костра, сторожа вход; при нашем приближении он протянул руку и подбросил в огонь какой-то травы, отчего дым стал еще более ароматным. Вдыхая сладкое благоухание, зная, что это такое, я несколько приободрилась – как бы то ни было, но здесь властвует не Тьма, ведь все, требующее подобной пищи и вскормленное ею, может исходить лишь от силы Света.

Конечно, колдовство – палка о двух концах. Взлелеянное волей колдуньи, оно питается силами природы, силами земли, воды и растений. Но любой, заключив договор с Тьмой, может обратить его во зло. Так растения могут излечивать, а могут и убивать.

И прирожденная колдунья, стремящаяся как можно лучше преуспеть в своем искусстве, и та, что совсем лишена Дара, но старательно учится пользоваться Силой, – обе рано или поздно встают перед выбором между Светом и Тьмой.

Колдуньи Эсткарпа обычно были наделены Даром от рождения, а я – одна из них, хотя и не приносила клятвы и на груди у меня не было их дымчатого камня, поэтому неизвестно, как меня встретят.

«Что ждет меня там?» – гадала я, когда провожатая подвела меня ко входу в жилище. Встречу ли я прирожденную колдунью или ту, которая выучилась колдовству? Мне подумалось, что я могла бы лучше подготовиться к недавним событиям, если бы чуть раньше услышала звук гонга…

В жилище, куда мы вошли, было довольно светло. Здесь тоже висели лоскуты ткани со своими насекомыми-пленниками, копошащимися в изобилии, но, кроме этого, на низком столике, предназначавшемся для того, кто располагался рядом на корточках или сидел на полу, лежал мерцающий кристалл в форме шара. Едва только мы вошли в шатер, свет, который, казалось, растекался, словно влага, внутри шарообразного сосуда, вспыхнул ярко, как солнце.

«Добро пожаловать, дочь». По меркам Эсткарпа произношение казалось устаревшим, но это уже не было тем невнятным бормотанием, какое мне пришлось несколько раз слышать здесь, в поселении. Я согнулась перед шатром, но вовсе не потому, что меня вынудила к этому моя провожатая, просто я хотела рассмотреть того, кто заговорил со мной.

Возраст людей Древней расы трудно определить, хотя живут они долго: я знала лишь одну или двух колдуний, выглядевших столь откровенно старо, и подумала, что эта склонившаяся, словно высохший цветок, над столиком с кристаллом в самом деле уже на закате жизни.

Волосы ее, совсем седые и редкие, не были собраны и закреплены сверкающими заколками, как у других женщин племени. Однако они были забраны сеточкой, и, насколько я знала, именно так, как это было свойственно колдуньям Эсткарпа. При этом она не была так туго закутана в одежды, как это делали колдуньи. Плечи были обернуты большой меховой накидкой, и незамысловатое одеяние позволяло видеть ожерелье с одним-единственным драгоценным камнем, что, словно кулон, висело между дряхлыми грудями, уродливо трепыхавшимися под жесткой кожей. Лицо с глубоко посаженными глазами, изрезанное морщинами, не было ни широким, ни толстогубым – узкий овал и тонкие точеные черты, каких я, пожалуй, никогда не видела.

– Добро пожаловать, дочь, – повторила она, или, может быть, ее слова все еще продолжали звучать в моей голове?